Здравствуйте!
Выходные прошли в печальной задумчивости и в сосредоточенной работе. Книга, которой в моих ближайших планах не было, продвигается убедительно и активно. Думаю, что за весну я её закочну. Очень не хочется отрываться от работы, но уже скоро начнутся гастроли и работать над книгой удастся только в перерывах.
А в пятницу, после того как написал про птиц, сразу поехал на поминки одного знакомого. Ни другом, ни приятелем назвать его не могу. Но счёл необходимым поехать и присутствовать…
Умер Женя Грабов. Его имя может что-то сказать только жителям Калининграда. Да и то только тем, кто интересовался некой творческой жизнью и был в этом смысле активен. Да ещё те, кому от сорока до пятидесяти помнят Женю с юности. Последние годы Женя ничего особенного не сделал, да и в светской жизни не был особенно замечен. Женя сильно пил, и многие его сторонились и чурались. Умер он в полном одиночестве.
Почему я хочу о нём написать? А вот напишу, и будет понятно.
Познакомился я с ним 12 лет назад, почти сразу, как только приехал в Калининград. Было лето, я только осваивался в городе, и мне представили очень классно выглядящего остроумного, почти элегантного, но при этом небрежно одетого парня, который мне показался младше меня, хотя, как оказалось, был старше. Он подъехал тогода на какой-то зелёной машине, с ним была женщина невероятной красоты, он сказал что-то остроумное и уехал. Я сразу его запомнил, потому что был восхищён. А мне сказали: «Эх, если бы ты видел Женю лет пятнадцать тому назад! Он вообще был человек-фонтан».
Если говорить точно и практичсеки, то Женя произвёл не так уж и много некого творческого и художественного продукта. В ранней юности он каким-то образом пристрастился к рисованию, ремеслу не учился, а потом стал «писать» портреты в стиле Модильяни. Дальше этого не пошёл. У многих его друзей, знакомых остались по одной-две небрежно написанных картины. Но та лёгкость, с которой он вдруг стал рисовать, и то знание, что он никогда не учился, создали о нём миф, и вокруг него всегда был ореол большого, но нереализованного таланта. А талант в нём чувствовался сразу. Я сам это ощутил. Он талантливо одевался, хотя у него никогда за душой ничего не было. И денег у него никогда не было. Да и жил он абы как и абы где. Но всегда выглядел здорово, вокруг него всегда были самые красивые женщины, он придумывал какие-то остроумные затеи, в которых многие хотели участвовать. И он был всегда желанным гостем.
Он был из той немногочисленной категории людей, которым от рождения очень многое дано, которые одарены сверх меры, и у которых любой шаг в любом направлении даётся легко. Такие люди легко и спустя рукава учатся, не корпя над учебниками, а просто у них исключительная память, быстрый ум, хорошо подвешенный язык, и неотразимое обаяние. Учителя, даже зная, что они бездельники, всё равно их обожают. Они такие, что попади им в руки кисточка, они тут же начинают малевать, и сразу лучше, чем выпускники художественных школ. Такие берут гитару, и через неделю не только бренчат, но уже и что-то сочиняют. Стихи они пишут легко и свободно. От таких всегда ждёшь какого-то невероятного результата, какого-то прорыва, но почему-то этого никогда не происходит. А просто им слишком легко даётся первый шаг в любом направлении. И чувствуя сложность и ответственность второго шага, они его никогда не совершают. А когда проходит лёгкость юности и молодости, они куда-то исчезают или живут за счёт прежних заслуг и прежней к ним любви.
Помимо прочих талантов такие люди весьма и весьма везучи в смысле заботы о них. В их жизни всегда находятся люди, которые о них заботятся. Это новые и прежние друзья, это бесконечное количество заботливых и сочувствующих женщин. Всю свою жизнь они переходят из рук в руки, периодически возвращаясь в прежние объятья. Они принимают эту заботу без особой благодарности, как должное.
В каждом большом, не очень большом, и даже маленьком городе были и есть такие. Практически у каждого человека были и есть такие знакомые. Те, кем восхищались, те, кому завидовали белой или чёрной завистью, те, к кому ревновали, те, кто разбивал сердца. А когда их талант не находил применения, и вся жизнь некогда ярких и блестящих превращалась в тень и упрёк за нереализованные возможности, очень многие наблюдали их падение не без злорадства. Я это знаю. Я видел с какой радостью люди наблюдают падение и крушение таланта. Довольно часто прежние друзья помогают прежним талантам, ощущая чуть ли не радость от того, что некогда яркий, почти гений, сейчас обращается за помощью к некогда серому и незаметному. И, помогая, чувствуют прежние друзья справеливость и правду жизни в том, что талант разбился об эту справедливость и погиб. «А нечего было! — думают они. — Жизнь не обманешь! Нужно было работать, нужно было воспользоваться тем, что было дано. Нужно было хоть немножечко приложить усилия и понять, что жизнь — это не праздник и не веселье, а что это жестокая и довольно скучная штука. Вот она и учит, её не проведёшь».
Женя последние годы выглядел плохо. Он как-будто не согласился со своим возрастом и с тем, что в сегодняшнем изменившемся мире нет места его беззаботной и безотвественной романтике. Некогда прекрасные женщины повзрослели и остепенились, а новые юные были ему непонятны, а он непонятен им. Огромное количество его знакомых и друзей прежних лет поделились на тех кто несмотря ни на что помогал ему и заботился о нём, таких осталось совсем не много. И на тех, кто совершенно не желал видеть его и наблюдать оставшуюся от прежнего Жени руину. В итоге он умер в полном одиночестве. И смерть его обнаружили не сразу.
А на поминках было хорошо. Потому что он как был, так и остался везучим. У него не осталось ни копейки денег, но прежние друзья и женщины опять позаботились, скинулись и устроили всё очень красиво. Они собрали его картины, собрали красивые и романтические его фотографии и устроили поминки ни в каком-нибудь предназначенном для этого заведении, а в лучшем баре города Калининграда. И помимо кутьи на барной стойке были любимые им французские сыры, фрукты, было хорошее вино, была хорошая ледяная водка. А ещё всё время звучала музыка U2, котоую Женя очень любил. Для него это была главная музыка.
Собралось много людей. Было легко. Кто-то улыбался со слезами на глазах, кто-то смеялся, а потом плакал. Я не знал Женю в юности, и многие люди на поминках мне были незнакомы. Речи почти не произносили. В основном люди были взрослые, моего возраста или чуть постарше. Было много красивых женщин разного возраста. Все они были заплаканные и тем прекрасны. Я наблюдал за происходящим и считал себя вправе там находиться по той причине, что я был единственным в этой компании человеком, который всё-таки занимается творчеством и искусством. А Женя к этому всегда очень стремился и считал себя художником. И ещё я знал много людей подобного сильного дарования и похожей судьбы…. но я не смог побывать на их поминках.
Я смотрел на слёзы и на заплаканные лица, и сам заплакал, когда зазвучала «Виз о визаут ю», и когда я сам заплакал, я понял, что собравшиеся бывшие друзья и подруги оплакивают не столько Женю, сколько свою юность, прожитую с ним. И их юность без Жени была бы наверняка не такой яркой и не такой счастливой. А им всем в юности посчастливилось прикоснуться к его таланту.
На поминках стояла и традиционная рюмка водки, но на ней лежал не кусочек хлеба, а кто-то положил на неё румяный аппетитный и очень вкусный французский слоёный пирожок. По отношению к Жене это было правильно.
Вот какой-то такой невесёлый текст у меня получился.
Ваш Гришковец.