Здравствуйте!
Не было для меня более значительного писателя во всём мире в мои 12 лет, чем Джек Лондон.
У приятелей моих родителей, которые приехали в Кемерово преподавать в том же институте, что и мои мама с папой, была хорошая библиотека. В этой библиотеке ярким синим пятном выделялся тринадцатитомник Джека Лондона. Я прочёл все тома от корки и до корки. Все без исключения. Даже дурацкие романы «Джерри островитянин» и «Майкл, брат Джерри». Я прочитал их, не в силах оторваться от чтения, не имея никакой возможности уйти от очарования Северных рассказов, рассказов про бродяг и рассказов Южных широт, потрясённый в свои двенадцать лет «Зовом предков», «Морским волком», «Белым клыком». Я не без мучения, но всё же, осилил и «Железный поток», и бездарный роман «Маленькая хозяйка большого дома»…
Упоение, с которым я читал, не давало мне возможности хоть как-то критически отнестись к тому, что написал Джек Лондон и к тому, что находилось под обложками синих томов его собрания сочинений. Я не получал большего восторга и не переживал подобного читательского трепета, как неся очередной том домой. Я из школы мчался как можно скорее, чтобы продолжить чтение. Я уроки старался сделать как можно лучше и своевременнее, чтобы иметь возможность читать. Именно Джека Лондона я читал под одеялом с фонариком.
И вот я в Сан-Франциско. После спектакля знакомлюсь с очаровательными людьми, которые давно в Калифорнии живут. На следующий день после спектакля они предлагают показать какие-то интересные места за пределами города. Я, конечно же, с радостью соглашаюсь.
И вот меня везут по мосту Золотые ворота, потом я вижу умопомрачительный вид на Сан-Франциско с другого берега, вижу Тихий океан с другой от Владивостока его стороны. Потом меня везут в рощу красных деревьев, которые являются родственниками секвой и почти такие же огромные. Там я впадаю в оцепенение от того, что никогда в жизни не видел таких огромных деревьев. Африканские баобабы кажутся просто кустарниками по сравнению с этими исполинами. Это какие-то небоскрёбы среди деревьев.
После этого всего мне, абсолютно оглушённому и переполненному впечатлениями, в сущности, всё равно, куда меня повезут и что покажут…
Но мне вдруг говорят, а не хочу ли я побывать и увидеть поместье, дом и могилу Джека Лондона? Я не верю своим ушам. И искренне, удивлённо спрашиваю: «А он что, отсюда?»
Джек Лондон был для меня просто американским писателем. Откуда-то из Америки… А Америка была такой недосягаемой и абсолютно книжной, литературной, что представить себе возможность прикосновения к неким реалиям казалась чем-то не просто фантастическим, даже не чудесным, а просто несбыточным.
Я недавно пытался пробудить интерес своего сына к Джеку Лондону, стал перечитывать рассказ «Тысяча дюжин», который когда-то, почти сорок лет назад меня потряс… Стал перечитывать и понял, что не надо этого делать. Джек Лондон определённо, будучи не самым большим писателем, случился в моей жизни, как самое яркое и первое детское литературное впечатление. Как чудо!!! Пусть таковым и остаётся.
Джек Лондон оказался действительно местным, калифорнийским…
Я конечно же, не задумываясь, сказал, что я очень хочу посетить его усадьбу и дом.
Это была хорошая прогулка. Дом Джека Лондона, точнее, два его дома стоят в лесу. Могучем, хвойном лесу. Поместье большое, деревья большие, дома здоровенные. А какие же ещё? Он же американский писатель. В Америке всё большое.
Один его дом был практически достроен, но сгорел. И после пожара восстановлен не был. Стены его стоят в лесу. Уровень замысла понятен. Стены этого огромного дома построены из таких больших камней, что нужно только подивиться мастерству и силе каменщиков, которые этот дом возводили. Сказать, что это должен был быть большой дом – ничего не сказать. Вместе с цоколем четыре этажа. Бессчётное количество помещений, каминов, печей и могучих печных труб. Про вкус человека, который захотел себе такой дом можно сказать, что он… Странный, или необычный, или … Короче, сложно что-то сказать про вкус Джека Лондона как домовладельца.
Одно хорошо, что те, кто представлял советским читателям Джека Лондона как пролетарского писателя, этого дома не видели.
Второй его дом, точнее, дом его жены, тоже построен из больших камней. Он тоже большой, но не гигантский. В этом доме хороший музей. Но я не люблю дома-музеи. Мне в них жутковато. Дома-музеи, пусть даже с настоящей мебелью и сохранённым интерьером, производят жутковатое впечатление, также, как, в сущности, жутки восковые фигуры.
А вот вид из окон этого дома был прекрасный! Вид в окнах был живой, и только глядя в окна можно было почувствовать живую жизнь, которой некогда был наполнен этот дом, а также можно было понять, почему именно здесь и почему именно так писатель Джек Лондон решил построить своё жилище.
Я обошёл весь дом-музей четы Лондонов. Рассматривал фотографии, разглядывал разные штуки, которые любимый писатель моего детства привозил из разных стран, старался снисходительно отнестись к кичу, который присутствовал в интерьере, думая, что скорее всего эти элементы придумала его жена, а не сам писатель… Я старался прочитать надписи под какими-то экспонатами. И вдруг… На стенде под стеклом, среди книг Джека Лондона изданных в разных странах на разных языках, я увидел что-то очень, очень, очень знакомое. То самое издание, которое я прочёл от корки до корки. Все тринадцать томов.
Я вспомнил все без исключения иллюстрации в этих книгах, я вспомнил запах страниц, я вспомнил, как зимой, вечером, шёл за очередным томом, неся прочитанный за пазухой, шёл по натоптанной тропинке среди сугробов и ощущал себя героем Джека Лондона. Я долго простоял у этого стенда, не имея никаких сил отойти.
Дорога к могиле и сама могила меня совсем очаровали. Я не мог себе представить, что когда-нибудь здесь окажусь. Но я был там… Когда я шёл по лесу, когда стоял возле могилы Джека Лондона, мне было жалко, что мне не 12 лет, потому что я обязательно, обязательно бы ощутил в этом лесу и в руинах сгоревшего дома, и в камнях этих руин… Я бы обязательно почувствовал присутствие моих любимых героев, я бы себе многое нафантазировал… А теперь я только ходил под впечатлением от самого факта моего присутствия здесь…
Кстати, почему-то прикосновение к стене сгоревшего дома доставило мне непонятное удовольствие. Я довольно долго простоял, прижавшись к огромным её камням.
В Сан-Франциско мы вернулись поздно, поехали к берегу недалеко от моста. Мы смотрели на огни города, на тёмное-тёмное небо, пили бурбон из картонных стаканов, наливая из бутылки, спрятанной в бумажный пакет.При этом, возле мусорки возились еноты, которые вытаскивали оттуда объедки и своими ловкими ручками выбирали то, что хотели. Они напоминали мне что-то среднее между матёрыми помоечными котами и обезьянами.
Я пьянел, понимал, что через день мне возвращаться домой, что я переполнен, что уже не могу воспринимать новые запахи, виды, лица… Ещё я понимал, что Америка – это самая разнообразная и самая интересная по совокупности составляющих страна в мире. Я чувствовал, что это мощное художественное пространство, которое вызывает у меня страшный азарт собственного его открытия. Я понял, что хочу сам открыть Америку, как почти сто лет назад её открывали Ильф и Петров в «Одноэтажной Америке». А ещё я остро ощущал желание скорее вернуться домой и проверить силу впечатлений на расстоянии.
Вот я дома. Проверяю и сортирую впечатления. Понимаю, что в ближайшее время в Америку не хочу. Но также отчётливо чувствую, точнее, предвкушаю то, что в Америку снова потянет и исключительно с художественно-исследовательскими задачами.
Сегодня полечу в Кишинёв. Завтра у меня там спектакль «Шёпот сердца». Давно там не был. Молдова заждалась. После Америки с особым наслаждением выпью молдавского вина, отведаю замы и мамалыги.
Ваш Гришковец.