Здравствуйте!
(продолжение)
Лори покупала мне молоко для чая. В Англии всё имеет какие-то другие, непривычные нам формы, вкусы, содержание. Чего стоит только их правостороннее движение! Очень многим предметам я удивлялся. Я уж не говорю про английские меры длины и веса. Молоко, которое покупала Лори, было нормальным молоком. Вот только коробка была ужасно странная. Она была какой-то высокой и узкой. Неудобной. Она не входила на полку в холодильнике, была неустойчива и как-то совсем не была похожа на коробку молока. Я не особенно много пил чая, тем более с молоком, но чтобы молоко не прокисало, я его выпивал. Выпивал с удовольствием.
И вот в одно утро я проснулся, в квартире было тихо, Лори, как всегда, уже куда-то ушла. Я отправился на кухню поставить кипятиться воду и заглянул в холодильник, который был совершенно пуст и работал только из-за коробки с молоком. Когда я открыл дверцу, с неё на пол закапало молоко. Лори купила утром молоко и для чего-то вскрыла пакет. Вскрывала она его ножницами или ножом и, видимо, трясущимися руками слегка поранила угол пакета чуть ниже середины. Из этого маленького пореза сочилось молоко. Я быстренько нашёл небольшую миску, вымыл её, протёр и поставил пакет молока в неё, чтобы вытекшим молоком всё-таки можно было воспользоваться. Ещё я вымыл и протёр холодильник стёр молоко с пола. К дверце холодильника я приклеил маленькую записку, в которой написал, мол, Лори, с молоком была такая проблема, но я её устранил. Ещё я попросил молоко из миски не выливать, так как безо всяких выпью его или добавлю в чай. Вскоре я ушёл из дома, вечером был спектакль, я посидел в пабе и вернулся во втором часу ночи. Лори сидела на своём привычном месте, курила и пила херес.
Как только я вошёл, она пригласила меня подойти, я подошёл, увидел перед Лори на столике пепельницу, в которой было много окурков. Обычная бутылка хереса была ополовинена. Лори, явно, захмелела. Она поднялась навстречу и сразу же спросила:
— Юджин, что ты хотел сказать этой своей запиской?
Я не знал, что ответить и пожал плечами, после этого развёл руками.
— Это не ответ, — сказала она и самую малость покачнулась. – Уж не хотел ли ты сказать мне, что я небрежно обращаюсь… — тут она задумалась, с чем же именно она небрежно обращается, — …что я плохо о тебе забочусь, и предоставляю плохие условия.
— Господи, Лори, — вырвалось у меня, — я ничего подобного даже в мыслях не имел! Мне очень у тебя нравится! И я просто проинформировал тебя о том, что произошло.
— Ты мог бы вылить это молоко, выбросить коробку, а я бы купила новое. Зачем понадобилось столько сложных действий ради простого молока?
— Ло-о-о-ри!- сказал я и снова развёл руками. — Как же можно выливать молоко?! Если б мои бабушка с дедушкой увидели, как я выливаю молоко в раковину или в туалет, они бы прокляли меня, — сказал я и заулыбался.
Лори отступила на полшага назад, прищурилась и буквально просверлила меня взглядом насквозь. Так она смотрела на меня секунд семь-восемь. А потом шагнула ко мне, приблизила своё лицо к моему почти вплотную, подняла вверх указательный палец правой руки и потрясла им.
— Гитлер был сумасшедшим, когда напал на Россию! – резко сказал она, развернулась и ушла восвояси.
Как я уже говорил, обычно, если я возвращался домой поздно, далеко за полночь, Лори, скорее всего, спала. Во всяком случае, дверь на её половину была заперта, и оттуда не доносилось никаких звуков. Она только несколько раз дожидалась моего прихода, всегда к моему возвращению была уже пьяненькой и много курила в ожидании. Первый случай был после её прочтения «Дэйли телеграф», второй только что был мною описан, в третий раз она меня дождалась уже ближе к моему отъезду.
Помню, я пришёл совсем поздно. Тогда в Лондоне я познакомился с Ильёй Лагутенко, который там тогда жил, снимал довольно скромный домик в районе, где проживало много выходцев из Прибалтийских стран. Он очень интересно показал мне Лондон. Без него бы я многого не узнал и точно не смог бы сделать нескольких выгодных покупок. Он свозил меня к морю в Брайтон. Ему там очень нравилось, и он мог с блеском показать то, что ему было дорого или хотя бы приятно.
В тот вечер у меня не было спектакля. Я засиделся дома у Ильи. Мы бесконечно много разговаривали, и поэтому я пришёл позднее обычного. Лори сидела на диване как-то склонившись и облокотившись на подлокотник. Верхний свет она погасила и сидела при двух свечах. На ней была нарядная блузка с бантом на груди и длинная, узкая юбка. Когда я зашёл она не поздоровалась, продолжая молча сидеть и водить глазами по сторонам. Я без приглашения подошёл и присел напротив. На столике стояло два бокала. Один был пуст. Сначала я подумал, что кто-то приходил к ней и они посидели и выпили. Но Лори наклонилась, взяла бутылку и налила мне хереса в пустой бокал.
— И всё-таки, ты заставляешь себя ждать, — сказала она тихим, лирическим голосом.
— Лори, я не знал о том, что ты меня ждёшь. Если бы я знал, я бы уже давно был бы дома.
— Об этом надо было догадаться, — сказал она, и повела взглядом поверх меня. Некоторое время мы сидели молча. Вдруг она сморщилась, достала платок, всхлипнула, утёрла слёзы и высморкалась.
— Что-то произошло? Была нужна моя помощь? – спросил я.
— Да, была нужна! – сказал Лори после небольшой паузы. – Мне пришлось пойти в кино одной. Я смотрела фильм «Гладиатор»… — после этих слов она сделала длинную паузу. – Какой мужчина! Какой мужчина! Кстати, он британский актёр… Даже удивительно! Какой мужчина! Юджин, он совсем некрасивый (точнее, она употребила слово «ugly»), он совсем не моего типа, но какой он! – при этом она покачала головой. – Юджин!… Его убили! – и она заплакала в голос, сильно вздрагивая и громко всхлипывая.
Мы тогда допили с ней бутылку, почти не разговаривали, а она, периодически, снова коротко плакала.
За два дня до моего отъезда Лори пригласила меня в музей на её вкус. Мы съездили и осмотрели чайный клипер «Кати Сарк». Она сказал, что она давно хотела побывать на этом корабле-музее, но всё не было достаточной причины. Я оказался вполне достаточной. После музея мы немножко погуляли, замёрзли, зашли выпить кофе, но выпили пива, а потом ещё немного бренди. После чего она о чём-то вспомнила и заторопилась куда-то.
Мы немного общались. На самый последний мой спектакль Лори пришла во второй раз. Сама купив билет. Её приход был неожиданностью и для её дочери Сары. После спектакля она ко мне не подошла и потом тоже ничего не сказала.
По всему было видно, что у Лори с Сарой натянутые отношения или почти нет никаких отношений. Спустя дней десять моего пребывания в Лондоне Сара сказала мне в театре, что удивляется тому, как её мать хорошо ко мне относится. По её удивлению я понял, что так Лори относится мало к кому. И то, что она вообще хорошо к кому-то относится, явно, вызывало удивление.
В самый последний вечер тех моих гастролей и моего пребывания в квартире Лори в доме на Мейда Вейл я никуда из дому не ходил. Я собирал и упаковывал купленные подарки и собственные покупки, разбирал нужные и ненужные бумаги, и вообще, никуда уже не хотел идти, а только очень сильно хотел домой, к своим… Мобильного телефона у меня тогда не было. Звонить для меня было дороговато, и я это делал далеко не ежедневно.
В тот день Лори после полудня опять требовала от пришедшего Мюррея, чтобы он, в конце концов, починил ту самую дверь, потому что у неё для него было ещё много работы. Часа в четыре дня она попросила меня, по возможности не строить планов на вечер и остаться дома, потому что она очень хочет угостить меня ужином. Я сказал, что у меня никаких планов нет, а она, в свою очередь, заверила меня в том, что еда будет не индийская.
Я был очень заинтригован. Я решил, что Лори хочет что-то приготовить. Но представить её себе, что-то стряпающей на кухне или у плиты с поварёшкой в руке, я не мог. Мне хотелось это видеть. Для себя я твёрдо решил, что даже если она приготовит змею или жабу, при этом пересолит её и блюдо подгорит, я всё равно это съем, потому что, скорее всего, Лори готовит не чаще, чем раз в десятилетие. Но она как будто прочитала мои мысли.
— И ещё, Юджин, не бойся, сама я готовить не буду. После того, как я осталась одна, раз и навсегда решила, что больше к плите не подойду. Готовить себе – это как-то… — она задумалась — … уж совсем грустно. Я заказала еду из одного итальянского ресторана.
К вечеру Лори оделась элегантно и даже почти строго, в серое платье с белым большим кружевным воротником. Я попытался соответствовать. Благо, я купил несколько очень хороших английских белых рубашек. Еду привезли около восьми часов вечера. Лори прогнала меня, чтобы я не видел, как она накрывает. Видимо, тот, кто доставил еду, помог ей и с сервировкой. Из дальнего угла был выдвинут тяжёлый стол, откуда-то появились два высоких стула, скатерть, свечи, очень красивые тарелки и приборы. На кухне всего этого не было. Всё это она принесла со своих закрытых территорий. И всё это говорило о какой-то её прежней и, видимо, безвозвратно ушедшей жизни. Она позвала меня, когда всё уже было на столе, вручила мне старый штопор. И распорядилась открыть вино. Мы выпили две бутылки, съели всё без остатка, было вкусно, я только не очень помню, что именно. Потом мы перешли на диваны, Лори открыла бутылку превосходного виски, и мы какое-то время попивали его, говоря о том и о сём, чего я также не могу припомнить.
А ещё я не могу припомнить, как наш разговор вырулил на рассказ Лори о том, как она жила до того, как осталась одна. Не могу вспомнить и стилистических особенностей этого рассказа. Я просто перескажу то, что рассказала мне Лори. А рассказала она следующее:
В двадцать три года она в первый раз вышла замуж за довольно взрослого и очень хорошего человека, который работал в министерстве, связанном с гражданским мореплаванием. С ним она довольно много путешествовала, посмотрела мир. У неё родилась дочь Мария. Но это ей не мешало путешествовать, потому что у мужа было много сестёр, которые с удовольствием брали её дочь к себе. Муж умер, когда ей было тридцать пять. Оставил ей неплохое состояние. Ей всегда хотелось иметь маленькое кафе и она таковое завела где-то на севере Лондона не очень далеко от Мейда Вейл. Это было совсем маленькое кафе, в котором она управлялась полностью одна в зале, и на кухне был повар-индус. Ей было около сорока, когда в кафе повадился ходить довольно молодой адвокат. Он приходил почти каждый день, кроме выходных. Заходил в обед и после работы. Лори сказал, что она быстро поняла, что этот юрист приходит не потому что ему так нравятся её сэндвичи и кофе…
Как-то Лори сказала, что она всегда была некрасивая, худая, костлявая. Но лет в тринадцать у ней начала расти грудь и выросла до очень больших размеров относительно её худой и вытянутой фигуры. По этой причине у неё всегда было больше парней, чем у смазливых и плоских подруг.
Тот адвокат через какое-то время стал проявлять знаки внимания, был очень робок и, видимо, сильно влюблён, хотя разница в возрасте у них была больше десяти лет.
— Я понимала, что сошла с ума, — говорила Лори, — но когда он подарил мне кольцо и предложил выйти за него замуж, я согласилась. Юджин, я знала, чтоб будет плохо, но согласилась! Правда, я представить себе не могла, насколько плохо мне будет.
Сара у них родилась вскоре. Прожили они вместе пятнадцать лет. К тому времени Мария, старшая дочь, давно вышла замуж и жила где-то в Уэльсе, по словам Лори, в прекрасном городке, в очень хорошем доме с красивым садом. Мужу Лори и Саре нравилось ездить в гости к Марии. Муж Марии почти всё время был в отъезде. Он был строителем и строил что-то в Китае.
— Это было на Новый год, Юджин, — медленно, глядя куда-то вверх говорила Лори, периодически затягиваясь сигаретой. – Здесь, в этой квартире, у меня было на тот Новый год очень красиво. Я купила прекрасную ёлку, а на Рождество он (она ни разу не назвала своего бывшего мужа по имени) подарил мне шубу. Красивую, лёгкую шубу. Я была самой счастливой. А первого января он объявил мне, что уходит от меня к моей дочери Марии. В один день я лишилась мужа и детей, — после небольшой паузы она сказала, — Сара была на его стороне. Он, в отличие от меня, всегда был ласковым, — молвила она и замолчала.
Мы долго сидели молча.
— Знаешь, Лори, — сказал я, не в силах больше молчать, — если бы я просто записал твою историю, и по ней сняли бы кино, то никто бы никогда не поверил, что такое было на самом деле. Все бы сказали: ну вы намудрили, надо немножко сдерживать свои фантазии!
Мой самолёт из Лондона был в десять утра. Выезжать нужно было сильно заранее. Лори сказала, что разбудит меня в шесть тридцать и сама закажет кэб. Она никогда не предлагала мне такого. Она никогда меня не будила. Тогда я долго не мог уснуть и забылся коротким и крепким сном уже под утро. Разбудила Лори меня громким стуком в дверь и сказала:
— Вставайте, сэр!
Пока я умывался, Лори приготовила чай, который мы вместе попили прямо на кухне. Она была одета в чёрный свитер и серые брюки. Вся строгая, прямая, с острым, большим бюстом. Лицо её было бледно. Голова её иногда слегка подрагивала, руки тоже. Ровно в семь раздался телефонный звонок, и сообщили, что кэб на месте.
— Юджин, не возражай, кэб до Хитроу я тебе оплачу.
— Это совершенно не нужно, — сказал я, — театр оплачивает такси до аэропорта.
— Вот и прекрасно! – сказал она, — У тебя что, много лишних денег? Купи хорошую бутылку на эти деньги и выпей её с друзьями за меня.
— Но это как-то…, — промямлил я.
— Не надо спорить! – оборвала она меня.
Потом она снизу вызвала консьержа-индуса, чтобы он помог мне с вещами.
— Помоги сэру отнести его багаж в машину, — царственным голосом сказала Лори.
Мы спустились втроём вниз. Перед тем, как я покинул Клайв Корт, Лори взяла одну сумку у консьержа и сказала ему:
— Открой сэру дверь!
Когда мы уложили все мои сумки и пакеты в багажник кэба, Лори протянула консьержу пять фунтов. Она молчала, губы её были стиснуты, и она не смотрела на меня. Мы коротко обнялись, она пожелала хорошей дороги, я уже сел в машину, как вдруг опомнился.
— Лори, как я мог забыть! У меня же нет номера твоего телефона, — быстро проговорил я.
Я, действительно, ни разу ей не звонил и не знал её номера.
— А зачем тебе? – спросила она. – Адрес ты знаешь.
— Ну как же? – удивился я. – Не думаю, что я часто буду бывать в Лондоне. Пишу по-английски я плохо, а так смогу позвонить, поздравить с днём рождения королевы, — усмехнулся я.
– Ну разве что с днём рождения королевы, — улыбнулась она.
Она медленно повернулась к водителю и попросила у него листок бумаги и ручку. Тот выдернул листок из какого-то блокнота, достал откуда-то ручку и протянул их Лори. Она взяла листок, положила его на капот, я в это время высунувшись в открытую дверь наблюдал за ней. Она медленно, дрожащей рукой крупно вывела цифры номера своего телефона, а ниже написала мелкими буквами — Лори. Отдела водителю ручку, пополам сложила листок и протянула его мне.
Я потянулся к её руке с этим листочком, но мне нужно было наклониться, потому что я не дотягивался, а Лори не сделала шага вперёд и руку не протянула навстречу. Она замерла. Но в тот момент, когда я почти коснулся того самого листка. Мои пальцы почти дотронулись до него… Она вдруг скомкала листок, зажала его в кулаке, а кулак прижала к груди. Я удивлённо посмотрел на Лори, она наклонила голову, заглянула мне в глаза и сказала
— Юджин. Я не люблю ждать, — после этого она сразу же развернулась и твёрдой походкой зашагала к дому. Она ни разу не оглянулась, даже закрывая за собой дверь.
По дороге в аэропорт я несколько раз тихо плакал.
С тех пор я бывал пару раз в Лондоне. И даже приходил на Мэйда Вейл, и даже подходил к подъезду квартиры Лори… Но потоптался там и не решился ни зайти, ни поинтересоваться у консьержа, как поживает моя старая знакома. Я понял, что я не хочу узнать, что-нибудь трагическое о ней. А она вряд ли простит мне появление без предупреждения. И если её болезнь прогрессировала за те годы, пока мы не виделись, если она сильно постарела, то я не знаю, хотела бы она сама, чтобы я такую её увидел. Да и хочу ли я увидеть её такой?…
Постоял я тогда у знакомой двери и ушёл, решив сохранить тот образ, который у меня остался в неизменном виде на всю оставшуюся мне жизнь.
Ваш Гришковец.