Здравствуйте!
Вчера сыграл первый в этом году спектакль. День в Москве стоял удивительно красивый. Москва была действительно златоглавая. Сверкали купола и в холодное чистое небо поднимались толстые белые клубы пара от каких-то теплоэлектростанций. Редко в Москве бывает такая красота. Хотя Москва навалилась после месяца тихой калининградской жизни и вдумчивой застольной работы всей своей тяжестью. Она навалилась даже гнетущим обилием неприятных лиц с афиш и плакатов и разноцветием плохой рекламы, которой в Москве, конечно, невыносимое количество. Просто за месяц сильно отвык. Наверное, живущие в Москве люди уже не замечают этого, да и я через пару дней не стану замечать. Но пока давит и бросается в глаза.
Вчера встречался перед спектаклем со своими знакомыми из Перми. В частности, со своей ровесницей, у которой в «Хромой лошади» погибла дочь двадцати одного года от роду. Видно, что моя знакомая живёт сейчас в каком-то другом мире. Она устала от горя и приехала в Москву, чтобы вырваться из города, который, видимо, всем напоминает об утрате. Я смотрел за ней и видел очень уставшие глаза, которыми она оглядывается по сторонам и пока совсем не может войти в тот мир, который уже забыл об этой трагедии. В мир, который не очень-то эту трагедию и переживал. Мы разговаривали, пили кофе, разумеется ни словом не обмолвились о произошедшем. Но я видел как человек постоянно уходит куда-то в себя и пока совершенно не понимает как жить дальше.
Вчера я играл спектакль, а перед началом вспоминал как ровно десять лет назад, в начале двухтысячного года я мыкался по Москве в поисках возможности сыграть хоть иногда свой спектакль «Как я съел собаку», радовался любому случаю и готов был играть для любого количества людей, в любом, даже совсем крошечном зальчике. Десять лет прошло. Я помню с каким скепсисом и недоверием я выслушал слова Ельцина, когда он перед уходом извинялся перед гражданами России. Он приносил тогда свои извинения. Он просил прощения за ошибки, за неверные действия, за тяжёлые и непонятные годы. Я помню, что я не особенно верил его словам. А сейчас я понимаю, что таких слов мы ни от кого не дождёмся. За эти десять лет всё страшно поменялось и нет у тех людей, которые руководят сейчас страной не то что слов или желания извиниться, но нет и чувства вины за происходящее. Как же так случилось?!
Я, пока мы пили кофе перед спектаклем с моими знакомыми из Перми, постоянно думал какие я могу найти слова утешения и никаких не нашёл. Я только постарался вчера, зная, что в зале сидит моя знакомая, потерявшая совсем недавно своего любимого ребёнка, сыграть этот спектакль не так трагически, как играл его до этого — осенью и в начале зимы. Я хотел, чтобы этот спектакль вчера прозвучал примиряюще. Чтобы в нём было примирение с жизнью и какое-то смирение. Но у меня не получилось. Я понял, что мои попытки найти это смирение и примирение звучат ещё более трагично, чем раньше. Я понимаю, что не могу примириться с тем, что происходит в моей стране и с тем, как живёт моя Родина. И при этом совершенно не знаю что делать и как про это говорить. Ну что ж, буду об этом думать, буду искать слова. А ещё буду искать ту интонацию, которую необходимо найти, чтобы быть точным в сегодняшнем изменившимся до неузнаваемости мире.
Ваш Гришковец.