Три текста о Грузии

11 февраля 2011 02:25 pm

Здравствуйте!

Когда ездил в Грузию, взял с собой фотоаппарат. У меня есть хорошая, профессиональная камера с очень хорошей оптикой, которую я приобрёл, скорее, воплощая свою детскую мечту времён серьёзного занятия фотографией ещё в кемеровской фотостудии, описанной мною в рассказе «Начальник». Но камерой я так и не воспользовался, оставлял в гостинице. С большим фотоаппаратом на шее я сразу же выглядел, как приезжий и турист. А я в Тбилиси, хоть и приезжий, но уж точно не турист. А главное, мне не хотелось отключаться от потока жизни и острого её проживания для того, чтобы что-то попытаться зафиксировать. Всё равно ничего не удалось бы передать. Проиллюстрировать получилось бы, но передать — нет. Для передачи у меня есть дргой инструмент…

В этот раз в Тбилиси я позвал своего старинного друга из Омска. Я многих уже приобщил к Грузии и её столице. Они тут же обзавелись собственными знакомыми и ездят туда самостоятельно. Но вот Серёгу мне хотелось свозить особенно. Он там никогда не был, а ему уже за пятьдесят. Он в прошлом очень хороший музыкант, давно ушедший в бизнес. Но человек невероятно чувствительный и тонкий. Тбилиси — это город для него.

Когда мы подлетали к главному грузинскому аэропорту Сергей не отрываясь смотрел в окно. Под нами были снежные вершины, заснеженные поля и, вдруг, снег исчез и вдалеке показался город. Но с самолёта Тбилиси не рассмотреть. С самолёта ничего не поймёшь… Когда мы сели Сергей сказал: «Вот, я впервые на Кавказе. Как же волнуются наши товарищи! Не хотели отпускать…»

И вот Сергей наблюдал, как быстро и любезно нам поставили визы, как бурно встречали меня мои грузинские друзья, а его просто радостно, как давно и хорошо знакомого. И вот мы едем из аэропорта в город… Сергей вертит головой. А по сторонам ничего особенного, ничем не выразительные дома, можно сказать, типичные, обшарпанные… Он явно разочарован. Заезжаем в Авлабар — тоже ничего особенного. Он несколько раз спрашивает меня: «Мы уже в центре?» А я говорю ему: «Подожди, подожди…» И вот машина поворачивает, и вот мы выезжаем на мост…

Я помню своё первое посещение Тбилиси… Я знаю, что испытывает человек, впервые попадающий в этот город. Это приблизительно такие же ощущения, какие человек испытывает впервые попав на концерт симфонической музыки и , при этом, сразу в исполнении выдающегося симфонического оркестра под руководством какого-нибудь великого дирижёра. Т.е., заходишь в зал, усаживаешься, вертишь по сторонам головой, а из-за занавеса доносится какофония настраивающегося оркестра. То визгнет скрипка, то пискнет флейта, то протрубит валторна или контрабас. И вот думаешь: «ну куда я попал, зачем это мне нужно? Вот окружающие люди, видимо, хорошо в этом во всём понимают. А я-то зачем сюда припёрся, что мне, делать нечего?» Но вот зал заполнился, наступает тишина, занавес. Тишина зависает абсолютная, на сцене неподвижный и блистательный оркестр… И вот волшебный всплеск рук дирижёра……. И тебя накрывает неведомой доселе волной звука и переполняющего душу впечатления…

Так же и с Тбилиси. Дорога из аэропорта, похожая на раздражающие и непонятные звуки, постепенно нарастающий шум, а потом замирание дыхания, въезд на мост через Куру — и вот тебя принимает в объятия симфония этого города!!! Слева — старый город, с балконами, балконами, балконами, которые звучат, как мощнейшая струнная группа. Над всем этим возвышаются горы, на которых буквально зависли крепостные стены, храмы и уходящие ввысь по склону дома. И вот всё это мелькает, потом площадь, поворот направо — и всей мощью ударных и духовых вступает проспект Руставели…

И любой человек, привыкший к красотам Европы, исходивший самые прекрасные улочки Флоренции, Брюгге, Лондона или Праги, понимает, что он не был готов к такому впечатлению. Он понимает, что он попал в город, сотканный из каких-то самых разнообразных нитей, разных веков, культур и вкусов. Город, каким-то чудом уложенный в невероятной красоты ландшафт, нанизанный на нитку реки Куры, как самым причудливым образом ограненный и оправленный бриллиант… Я видел, как Сергей просто задохнулся, переполнился, утонул в этом городе и в этой симфонии. А я ему всё шептал: «подожди,подожди…»

Нас, конечно же, привезли сразу же к столу. Стол, конечно же, был большой. За столом, конечно же, сидели ещё друзья. На столе, конечно, стояло вино, сыр, зелень, пхали, баклажаны с орехами, солёная джён-джёли, хлеб… А по запаху было ясно, что где-то в недрах кухни уже готовятся хинкали, бурлит чихиртма, дышат жаром угли для уже нанизанных на шампуры кебабов, уже в темной печи доходят хачапури…

Я видел, что у Сергея закружилась голова от первых тостов, от первых отведанных яств, от плотной атмосферы настоящего добра и радости. Съев баклажаны, сыр, хлеб, а потом, после коротких инструкций отведав хинкали, он шепнул мне на ухо: «То, что я знал, как грузинскую еду раньше… Это всё равно, что побывать на Брайтон бич и думать, что побывал в России». А я ему шептал: «подожди, подожди…»

И вот пришло опьянение от еды, шумных голосов, тостов, вина… И вот накопилось и набухло что-от в воздухе… То самое, что должно непременно прорваться и излиться песней… И вот эта песня неожиданно сама собой зазвучала.

А за столом сидели оперные певцы из тбилисского оперного театра и мой драгоценный друг Дато, который руководит этим театром, и друзья, которые никакого отношения к искусству не имеют… А ещё итальянский дирижёр, приехавший для работы в Тбилиси и его родители, и итальянские его друзья, для которых всё было в диковинку, всё странно, всё чуднО.

И вот певцы и не певцы: сваны, имеритинцы, гурийцы, кахетинцы, менгрелы… выдохнули такой звук, от которого сидящий рядом со мной Серей просто перестал дышать, а у итальянцев просто приоткрылись рты.

Этот звук таков, что его невозможно описать. Никто не может представить себе его, не побывав в грузинском застолье. Никакие записи не передадут этой мощи. Этот звук проникает всюду и всё собой заполняет. Этот звук как бы изменяет сам воздух, ионизирует его и очищает. Есть полное ощущение, что когда вдыхаешь воздух, наполненный звучанием грузинского хора, ты вдыхаешь что-то очень древнее и исцеляющее сердце и душу… Да и другие органы. Этот воздух имеет даже другую плотность, его почти пьёшь, как самое светлое и чистое вино.

И вот эти люди, забавные, многие с большими носами, кто-то с пузцом, кто-то лысый, вдруг преображаются, их плечи расправляются, они становятся прекрасными. Их глаза как будто разворачиваются внутрь, и в этих полуприкрытых глазах появляется какая-то такая дымка, что хочется спросить у них: «Друзья мои, что вы видите в этот момент?» — но песню прерывать нельзя, поэтому это навсегда останется тайной, известной только им, тем, кто поёт.

Я раньше пытался спрашивать, о чём их песни. Они неохотно переводили мне, понимая, что никакие определённые смыслы не имеют значения. Сила, мудрость, концентрированное ощущение жизни, связь с миром, воздухом, горами, небом, шумом Куры и Арагвы, предками, Богом — вот что звучит в этих песнях, вот, к чему прикасаешься, сидя с ними за одним столом. И застолье сразу же превращается в самый прекрасный и самый древний обряд……………………….

Вот, с чего я хотел начать свои грузинские заметки. Я много раз бывал в Грузии, но только сегодня мне удалось хоть как-то найти слова, чтобы описать только что описанное.

Продолжение следует…

Ваш Гришковец.

12 февраля 2011 03:47 pm

Здравствуйте!

Если приезжаю в какой-то новый, неизвестный мне город, первым делом интересуюсь, где можно вкусно поесть. И второй вопрос, когда мне о таком заведении сообщают: а ходят ли туда люди? Многолюдно ли в нём…

Есть города и целые страны, где вкусно поесть невозможно. Можно перекусить, можно чего-то отведать, можно поковыряться, но поесть с удовольствием практически невозможно. Я не нахожу этому никаких практических и отчётливых объяснений, но те города и страны, где простая и вкусная еда, трапеза, застолье не являются чем-то важным, чем-то жизненно необходимым — такие города и страны мне чаще всего не интересны, в них я тоскую и в таких городах у меня нет друзей. Никакая тонкая архитектура, фасады, музеи, картинные галереи или продуманные пешеходняе маршруты с красивыми пейзажами не спасают меня от тоски, не согревают. И поэтому убогий и бедный пригород Неаполя, где пыль, мусор, нищета и ни одного мало-мальски красивого дома, но где в самой дешёвой пиццерии можно поесть вкусно, и самое дешёвое вино наполняет кровь желанием жить дальше, мне милее какого-нибудь британского Ибсвича, где вкусно поесть просто невозможно, хоть ты голову расшиби об эти старинные дома.

В приготовлении еды и в её поедании всегда дожно присутствовать что-то жизнерадостное и даже жизнеутверждающее. А когда люди в городе или в стране привыкли есть по домам, не выходят хотя бы даже раз в неделю пусть в самое скромное заведение, но чтобы не просто утолить голод, а устроить маленькое застолье, трапезу с друзьями или всей семьёй, если таких заведений в городе мало и они либо плохи, либо пафосны и дороги, и тем самым плохи, то значит, в таком городе что-то не то, отсутствует что-то важное, что-то радостное, жизнь в этом городе течёт довольно уныло, часто тяжела и, возможно, беспросветна. Но главное, люди согласны с такой жизнью. Про питейные заведения я не говорю. Это совесем другое…

Два города могут находиться совсем рядом в одном регионе, и в одном будут вкусен хлеб, булки, и в любой пельменной или столовой вам нальют хорошего компота, рассольника, с правильно порезаннм огурчиком и перловкой… А в другом будет дорогой ресторан, сделанный каким-нибудь московским или прибалтийским дизайнером, или шеф-повар у них окажется из Питера или Риги, и цены будут московские, и посуда с гордой надписью «Villeroy Boсh», но то, что будет лежать на этой посуде будет невозможно есть. И вроде соус, как надо, и вроде рыба свежая, и вроде спаржа правильная, но всё скучно. И глаза у рыбы на тарелке несчастные…

Чем это объяснить?… И даже если дать одно и то же тесто из одного замеса и фарш один и тот же… В одном городе пельмени будут маленькие, тонкокожие и сквозь морщины теста будет чуть-чуть просвечивать начинка и бульон в котором их сварили будет прозрачен и светел… А в другом городе пельмени будут гладкие, толстокорые, слипшиеся и какие-то… тяжёлые.

В Грузии вкусно везде!!! И в Грузии вскусно всё! Почему так? В мире не так много великих национальных кухонь, то есть неких национальных кулинарных систем…

Великими можно считать те кухни, где в пищу идёт всё. То есть абсолютно всё, что можно приготовить и съесть. Всё растительное, плавающее и животное. Причём, всё из чего состоит животное, идёт в пищу. Это китайская кухня, со всеми её юго-восточными и прочими отголосками, это японская кухня… Почему-то именно французы и итальянцы из всй Европы сделали великие кулинарные школы, и они едят всё: любую траву, любую рыбу… да и животное они съедают от ушей до хвоста, не брезгуя лягушками, голубями и всевозможными морскими существами…

И в Греции много вкусной еды, но о великой греческой кухне говорить не приходится. И мексикансканская кухня своеобразна и остра, но на великую не тянет. Австро-венгерская империя дала миру шницель и гуляш, поляки гордятся своей неповторимой уткой с яблоками, финны варят суп из копчёного лосося на молоке, от которого пот выступает на лбу, и можно согреться на любом морозе, бельгийцы придумали картошку фри, у немцев в каждом регионе неповторимые сосиски, испанцы могут очень вкусно накормить несколько раз, в Индии за много веков придумали удивительную еду, и там тоже едят всё, от цветов до кузнечиков, но нужно дойти до высокой степени просветления, чтобы принять эту еду, как возможную. Англичане — прекрасные мореплаватели и инженеры… У нас в России есть определённые кулинарные достижения, в Киеве так вкусно, что даже гамбургеры в МакДоналдсе как-то сочнее, жизнерадостнее, чем в Питере или Будапеште, я уж не говорю про вареники и прочее. Настоящим узбекским пловом наесться просто невозможно. Но великих кухонь мало. Раз-два и обчёлся.

Почему же именно в этой маленькой стране появилась, безусловно, великая кухня?! Кухня, в которой много глубоко специфических и уникальных блюд, но которую с удовольствием примет и японец, и индус, и африканец. Ты можешь быть совершенно пробитым вегетарианцем и для тебя на грузинском столе найдётся масса разнообразной еды. Любишь рыбу — тебе её приготовят, потому что она есть и в реках, и в море, и в озёрах. Про мясо, самое разнообразное, я даже не говорю. Любые травы, ягоды, орехи, листья — всё идёт на стол, всему найдены удивительные сочетания.

А главное, во всех маленьких, больших, центральных и районных забегаловках, кафе, дорогих ресторанах — везде, всегда есть люди, везде шум голосов, везде едят. Потому что для них — это не просто утоление голода, а это всегда событие. Событие ежедневное, событие жизненно необходимое, но не проходное, не суетное. Таково там отношение к жизни! Отношение к каждому проживаемому дню.

И именно таким отношением к жизни объясняется, что в грузинской еде нет ни одной не существенной детали… Мацони я не могу назвать кефиром, язык не поворачивается. А буйволинный мацони — это просто изысканное блюдо… Всё! Начиная с основ, то есть, вода и хлеб, в Грузии совершенны.

Вы нигде не сможете попить такого лимонада, какой делают в Грузии. Если хотите попробовать вкус детства — возьмите грушевый лимонад или «Тархун». В Кемерово в моём детстве не было вкусного «Дюшеса» и лимонада хорошего не было, и «Крем-соды» не было. Но это всё казалось в детстве очень вкусным. А теперешние напитки кажутся пресными и тянет побрюзжать, мол, помнишь, какой был напиток «Буратино» и газ-вода из автомата по три копейки… А когда пьёшь грузинский лимонад из классической бутылки зелёного стекла, то ты чувствуешь вкус детства, и десятки лет, притупившие чувствительность, отступают под натиском радостного детского вкуса. А ещё там много лимонадов Лагидзе, вкус которых нам неведом, потому что у нас такого просто не было. Например, шоколадный или даже сливочный лимонад. Но пьёшь, и всё равно кажется, что это вкус ТВОЕГО детства.

Почему всё это случилось именно в этой маленькой стране? Почему этим четырём миллионам людей досталась маленькая страна, в которй есть и горы, и долины, и море, и быстрые реки. Их немного, но народностей у них много. И у всех какие-то свои неповторимые дополнения в общий грузинский стол. Хачапури по-аджарски в виде лодочки с яцом, хачапури по-имеретински с сыром внутри, по-мегрельски, почти такое же, как по-имеретински, только ещё с сыром сверху, ачма, которая даст фору лазанье из любого итальянского региона, хачапури с фасолью… а у сванов вообще хачапури с мясом.

И песни их таковы. Весёлые, смешливые и говорливые гурийцы поют сложные, многословные и многослойные, почти крикливые напевы. У имеритинцев печальное многоголосие может быть прервано гордым, громким монологом, который снова потонет в печали. А сванские песни вообще непостижимы, как таинственная их, очень обособленная горная жизнь…

Как случилось такое многообразие, такое буйство красок на одном небольшом кусочке планеты? У меня нет никакого объяснения. У грузин есть на этот счёт много мифов, но объяснений тоже нет. Случилось и случилось. Это чудо! Просто необъяснимое чудо. Как и сама жизнь. Так они к жизни и относятся.

Ваш Гришковец.

13 февраля 2011 11:47 pm

Здравствуйте!

Сегодня хочу закончить небольшой «триптих» о Грузии. Завтра — понедельник, и будни перекроют свежие, ещё трепетные впечатления, которые перерастут в ожидание новых встреч.

А Калининград снова замело, и сегодня холодно. А было несколько совсем весенних дней с проступившими зелёными газонами, с песком и каменной крошкой вдоль обочин, которую сыпали всю зиму во время гололёда. Люблю весенние неряшливые дороги, голые деревья… Люблю даже весенний беспорядок. Люблю возвращаться в Калилинград откуда угодно, даже из самых прибранных и аккуратных городов… Но в этот раз, вылетая утром из Тбилиси, я чувствовал грусть, чувствовал, что не хватило ещё одного дня… И в т же время я понимал, что будь этот день — всё равно бы не хватило. Почему? А, видимо, потому, что я остро почувствовал то, о чём хочу сказать.

Я очень люблю Бельгию. И так случилось, что с этой маленькой страной связано много событий и первых зарубежных впечатлений моей жизни. Люблю и знаю Брюссель. Хорошо знаю и Фландрию и Валлонию. Бывал, жил и работал в разных городах. И даже довелось пожить и поработать на молочной ферме в Арденах. Там есть друзья, там есть любимые места, там я встречался с невероятной щедростью и гостеприимством. Но никогда, даже в начале 90-х, когда у нас царила неразбериха и периодически даже жуть, я никогда не испытывал тоски, возвращаясь на Родину. Наоборот, я хотел скорее домой, хотел за работу, хотел к друзьям, хотел вернуться к воплощению своих больших и малых планов. Но в этот раз, в Тбилиси, в аэропорту, я испытывал грусть. Грусть гнетущую, и с которой труднее всего бороться, хоть я и умею с ней бороться…

Всё-таки Бельгия и вся остальная благополучная и не очень благополучная Европа, какой бы близкой она не казалась сейчас (от моего дома до польской границы 36 км.), всё же для людей моего поколения далека и отдельна. Она во многих местах нами уже исхожена, изъезжена, а кое-где даже изучена. Но всё равно она отдельна. А Грузия не отдельна.

И хоть я в Грузии бывал реже и меньше, чем во Франции или Германии… Грузия входит в чувственное понятие Родины. Грузия даже до того, как я в ней подывал уже входила в территорию любви. Пушкин, Лермонтов, Грибоедов очень помогли. Отец солдата, певчий дрозд, пастораль, три смешных грузина, которые рисовали разметку на дороге, Мимино, мадемуазель Пастик в исполнении Софико Чиаурели, красавец пастух в исполнении совсем не грузина Зельдина, влюблённый в свинарку, на чьём месте наверняка хотели быть наши бабушки, Бенджамен Глонти из Не горюй, юная красавица из Небесных ласточек, Абдулла из Белого солнца пустыни, сержант Кантария, Багратион, Дато Туташхиа (помню, с каким трудом я старался запомнить фамилию замечательного грузинского актёра Отара МигвинитухуцЕси), граф Калиостро с огромными грузинскими глазами (дублированный армянином Джигарханяном), и ещё целая вереница знакомых с самого детства лиц и имён вплетенная в нашу жизнь, с самого детства, где бы мы ни жили — на Камчатке, в Крыму, Мурманске или Караганде. Никакому итальянцу, американцу или японцу всё мною перечисленное не скажет ничего. Это наше. Не грузинское, не российское, не советское, а наше.

Как же Тбилиси расцвел за те полтора года, пока меня там не было. Мы прилетели днём, а когда опустилась зимняя, быстрая темнота, город вспыхнул огнями, какими никогда прежде не был освещён. Я увидел это зрелище, и на некоторое время потерял дар речи. Мой друг Дато стоял, смотрел на меня, очевидно, испытывая гордость, и сказал, что «Просто пригласили французов, которые в этом свете понимают, вот они и осветили наши старые балконы. Весь город осветили». Потом мы ночью ездили по городу. Я видел отреставрированные здания театров. Но были отреставрированы не только фасады, было видно по афишам, что театры ожили. Над Курой повис пешеходный мост. И хоть он сильно изменил привычную картину старого города своими фантастическими формами и живой подсветкой, но при этом он так прекрасен и похож на какое-то лёгкое, фантастическое существо, которое прилетело и вот-вот улетит. И ещё этот мост, конечно, напоминает о том, что мы в 21-м веке, в то время как недостроенные башни Москва-Сити уже архаичны и выглядят, как нелепая претензия и памятник глупым амбициям в сочетании с неуёмным воровством.

В Тбилиси есть ощущение рывка. И хоть Авлабар и спальные районы по-прежнему не ухожены, но в городе явно чувствуется проявление воли. Причём, воли довольно молодых людей. Людей, которые моложе меня. Я познакомился в мэром Тбилиси. Молодой, высокий, очень симпатичный человек. Говорят, грубоватый. Но даже старики признают его явные достижения, которые видны. Не декларированы, а видны.

Поразительно! Мой друг Дато руководит тбилисским оперным театром. Он моложе меня, а руководит тем театром, в котором происходят события фильма «Жил певчий дрозд», который я видел тринадцатилетним мальчиком. Он руководит масштабнейшей реконструкцией этого театра, при этом, репетирует первую оперу, написанную Моцартом в 14 лет. Репетирует с китайскими, американскими, грузинскими певцами, с итальянским дирижёром. У него куча планов, у него разрывается телефон, он отвечает то по-грузински, то по-английски, то по-итальянски. Вот только по-русски практически некому ответить…

Мы сидели в ресторане (собственно, мы практически только этим и занимались), из-за сосоднего столика, услышав русскую речь, подошёл высоченный парень лет тридцати. Он извинился, за вмешательство, извинился за плохой русский и сказал, что обязательно отдаст сына в русскую школу, потому что когда-то сам прочёл Жюля Верна на русском языке. Я удивился Жулю Верну. «А просто грузинский перевод был неприкольный. На в русском было престижнее читать» — сказал он и засмеялся. А потом добавил, что язык хорошо помнит, но практики разговорной почти нет.

Вообще, в течение четырёх дней все, кто слышал русскую речь — таксисты, случайные соседи за столиками, люди на рынке — все старались подойти и выразить свою радость по поводу того, что мы приехали несмотря ни на что и не смотря на нашу пропаганду, про которую они, разумеется, знают, потому что наше телевидение и наш интернет доступны. А ещё они часто просили: передайте привет Москве или передайте привет Питеру. Были даже те, которые просили передать привет Чите и Перми, где они когда-то учились, где у них много потерянных друзей, а возможно и более близких.

Ходил по рынку у Сухого моста (это такой, вроде блошинного рынка, где можно найти много интересного и где я всегда себе что-нибудь покупаю). В прошлое воскресенье там было много народу. Ходил, глазел, и вдруг рядом послышались громкие голоса. Много людей очень громко заговорили почти переходя на крик. Я машинально напрягся и был готов побыстрее отойти в сторону. И вдруг громкие голоса сменились ещё более громким смехом. И я подумал про себя: «Как же я всё время настроен и готов к агрессии».

А в Тбилиси вообще громко разговаривают, громко зовут друг друга через улицу, могут даже перекрикиваясь беседовать через проспект Руставели. И я в первые свои приезды туда всегда испуганно оглядывался на громкие голоса. Широкие жесты мне казались проявлением гнева или неприязни… Но даже в потоке машин… два тбилисских водителя только что обругавшие друг друга клаксонами… уже посмеялись, уже махнули друг другу руками или приостановились и, открыв окна, что-то весело обсудили.

Я много раз слышал следующее: «сегодня я тебя познакомлю с одним замечательным человеком», или «к нам сегодня приедут друзья из Кутаиси» — А кто они? — «Ой, чудесные люди», или «Женя, ты не будешь возражать, если к нам присоединятся мои знакомые. Они прекрасные люди». Я не разу ни от кого не слышал: «будь с ним поаккуратнее, это гнилой человек» или «там за соседним столом сидит редкостная сволочь» или «мой сосед редкая скотина». Я видел своими глазами, как люди в Грузии внимательно и хорошо друг к другу относятся.

С кем-то я поддерживаю знакомство, а с кем-то дружу уже больше десяти лет и все эти десять лет компании моих знакомых и друзей всё те же. Эти десять лет были очень непростыми. Но они держатся друг за друга. Они берегут друг друга. И многие по-настоящему друг друга любят. Я никогда не слышал там злорадства по поводу неудачного спектакля, роли, фильма или книги. Я мог услышать досаду и переживания по поводу неудачи или неуспеха. Но злорадства — никогда…

Я отчётливее всего увидел именно эту составляющую их жизни нынче… В нашей компании и среди моих грузинских знакомых есть люди безоговорочно поддерживающие нынешнего президента, и есть люди, которые слышать не хотят его фамилию. А есть люди, которые мудро понимают и тех и других, а также тонко понимают суть происходящего в стране и сочувственно относятся к тому, что происходит у нас. Кто-то резок в суждениях, кто-то наоборот. Но они все вместе. Они могут сидеть за одним столом. И они явно надеются пережить сложные нынешние времена, и все свои надежды они связывают только с Грузией и друг с другом…

А всё очень просто, настолько просто, что даже писать это странно… Они просто очень любят свою Родину. Очень!

Любят без всяких оговорок, объяснений. Любят такую, какая есть. Они любят друг друга, потому что любят Родину.

Они открыты, гостеприимны, неподдельно щедры и любят всех гостей, потому что любят Родину. Не показно гостеприимно, а по-настоящему… Они снимали такое кино! Они так поют! Они делают такую еду, которая всегда вкусная! Они пишут такие картины! Они так любят искусство! Они так любят жизнь!… Потому что любят Родину! В Грузии не победило безжизненное фиктивное искусство, в Грузии нет литературно-кинематографического тренда, который сводится к утверждению, что жизнь гавно… потому что они любят Родину. И в этом смысле они друг в друге не сомневаются.

Я сидел в аэропорту и чувствовал, что я хочу оттянуть момент возвращения туда, где только и делают, что декларируют любовь к Родине, но на самом деле её не любят……. Если бы любили, не разворовывали бы так нещадно, торопливо, жадно и безоглядно. Если бы любили, то не относились бы с такой лютой злобой к своим современникам, соотечественникам и соплеменникам.

Не были бы готовы в любой момент сорваться на крик на своего соседа, коллегу, такого же прохожего или пассажира, или на того, который едет в потоке машин сбоку, впереди или сзади. Если бы любили Родину, не поливали бы грязью при любом удобном случае свои родные города и свою родную страну в целом. Не брюзжали бы и не ныли, не имели бы таких диких иллюзий по поводу жизни за пределами, не преклонялись бы перед любыми запредельными образцами. Не искали бы авторитетов, панацей и пророков в мифических далях. Любили бы Родину, не создавали бы столь тёмных, беспросветных и безнадежных, а главное, упивающихся тьмой и безнадежностью фильмов и книг. Любили бы, не приняли бы этих книг и фильмов. Если любили бы, не завидовали бы такой чёрной и душной завистью любому успеху рядом, и не злорадствовали бы любому промаху и уж тем более беде ближнего. Если любили бы, то не пытались бы объяснить поступки соотечественников самыми низменными и пошлыми причинами. Если бы любили, то доверяли бы!

Недоверие всем и каждому — это основной национальный российский тренд последних нескольких лет. Оголтелый патриотизм без подлинной любви к родной стране — это то, что нас закрывает от всего остального мира, то, что отталкивает от нас, то, что создаёт непонятное и очень недоброе лицо нашей страны. Лицо, искажённое дерзкой, бессмысленной, но при этом самодовольной улыбкой.

Вот что я очень остро почувствовал, покидая Тбилиси, прощаясь с друзьями, обещая снова приехать, повторяя своё собственное приглашение и говоря, что мои двери тоже для них всегда открыты. Они кивали. При расставании нельзя перечить или не соглашаться. Они кивали, но в глазах их было печальное понимание, что в ближайшее время они приехать не смогут, потому что, если их двери распахнуты для нас, то наши двери закрыты для них.

Ваш Гришковец.

рассказ АНГИНА, эссе про водку.

Здравствуйте!

В данный момент еду в аэропорт, чтобы улететь в Нижний. Вчера прилетел из Минска, сыграл спектакль и вот опять в дорогу. Так что до 28го ничего толком написать не смогу. Только смогу напоминать о себе.

Все свои записи из лайвджорнала я удалил, но это не значит, что я их сжёг (улыбка). Вскоре они будут все лежать здесь и их можно будет читать сколько угодно. Просто не хотел оставлять там свои записи. Это было бы похоже на оставленную книгу в людном месте. Книгу, которая всё-таки дорога и, которую не хочется видеть в недобрых и уж тем более недоброжелательных руках.

А пока я гастролирую и играю спектакли, предлагаю тем, кто не успел прочитать мой свежий рассказ, написанный уже в этом году, который называется «Ангина», это сделать. Я его уже выкладывал в интернет, но его прочитали пока совсем немного людей. Наверное, просто не обратили внимание. И ещё предлагаю тем, кто не успел прочесть уже появившееся в интернете эссе про водку его прочитать. Это эссе я подарил своему другу, который делает водку, даже не успел его отредактировать, как он уже разместил его. Этот текст я считаю просто литературным и уж точно не рекламирующим никакую конкретную водку.

рассказ АНГИНА

эссе про водку

Не теряйте меня. Улетаю в Нижний. Во всех смыслах Нижний недалеко.

Ваш Гришковец.

18 февраля

Здравствуйте!

Вот первая страничка нового дневника. Ощущение приятное. Как в детстве, когда открываешь новый альбом для рисования, свежую тетрадку, в которой между обложкой и первой страницей лежит розовая промокашка (эх, канули в прошлое промокашки. как же приятно на них было рисовать!).

А зима не унимается. Снег идёт с ночи. Кружится без ветра… Интересно, как доживёт до весны посеянный нами осенью газон. Перед холодами он едва успел проклюнуться тонюсенькими травинками.

Здорово вчера отпраздновал день рождения. Людей было немного. Всё родные лица. Прочитал друзьям своё эссе про водку. Кажется, они были в восторге. Своё эссе я подарил недавно другу, который водку производит. Сделал ему такой подарок. Теперь же приходится просить у него разрешения его читать и публиковать. Но он хороший, он разрешает… То есть, хорошо вчера отметили. После суматохи и нервов послединих дней и интернет бурления было так хорошо! И сегодня хорошо. Тихо и главное пришло отчётливая убеждённость в правильности совершённого шага.

А ещё вчера произошло чудесное событие. У Сергея Петрунина который со мной работает  уже много лет, он мой администратор, тур-менеджер, он всегда со мной в пути, в гостиницах, в театрах, на пресс конференциях и прочих мероприятиях, он — человек, с которым я провожу почти столько же времени, сколько с семьёй. Он очень близкий человек и единственный мой «подчинённый», так вот вчера у него и его прекрасной жены Алёны родилась дочка. Ну это надо же, именно в один день со мной!!! Чудо да и только…

Через час поеду в аэропорт. Полечу в Минск. Там очень ждут, там давно не был со спектаклями. А пока предлагаю вам почитать моё интервью, которое я давал Новой газете. Из него сделали монолог, но это было именно интервью, состоящее из вопросов и ответов. Именно поэтому монолог выглядит несколько рваным. Но суть того, о чём я хотел сказать, читается.

До скорого.

Всё тот же ваш Гришковец.

Для «Новой газеты»

«Понятия «эта страна», «мы сваливаем» и «мы остаемся» стали снова  актуальными и даже более актуальными чем в 90-е годы. Но если в начале 90-х уезжали люди, которые совершенно не представляли себе жизни вне России, то сейчас отваливают люди, которые хорошо понимают, что их ждет тишина, скука, забвение, выход на пенсию, окончание активной жизни.

То, что происходит в стране, лишает людей хоть каких-то надежд  сделать что-то созидательное. И они говорят «в этой стране», тем самым отключаясь от нее. Они не понимают, как воспитать детей в России, дать им нормальное образование и увидеть их будущее здесь. Это те, люди которые еще 5-6 лет назад строили какие-то планы, открывали автосервисы, спа-салоны, рестораны. Сейчас никому не хочется совершать созидательные шаги, понимая, что результат их труда не приживется, скорее всего, будет уничтожен.

«Эта страна» говорят и те люди, которые никуда не собираются уезжать. Ни по возрасту, ни по знанию языков не годятся в эмиграцию – просто переживают классический страх. Человек, который говорит «эта страна», ощущает процессы, происходящие в России как не имеющие к нему отношения. Я «эта страна» не говорю никогда.

Для тех, кто говорит «эта страна», для них Родина – это друзья, родственники, любимые люди, может быть, их работа. А люди от президента  до сантехника – та страна, в которой они вынуждены жить. И они ощущают эту вынужденность как чудовищную ошибку судьбы, чей-то злой умысел.

Я – не остаюсь. Я вернулся и живу, совершив попытку эмиграции в Германию в 1990-м году. Теперь неизвестно, что нужно сделать, чтобы я вознамерился куда-то уехать из России. Только лишить меня возможности работать. Тогда я уехал, потому что у меня была масса иллюзий – такое было время, многие жили иллюзиями. В Германии иллюзии рухнули, я понял, что совершенно там никому не нужен.  Я и здесь никому особенно не был нужен  тогда. Но здесь я был нужен хотя бы родителям и какому-то количеству друзей. А там – вообще никому. А главное – жизнь там, какой она там оказалась, не была нужна мне.

Самое забавное, что люди, у которых есть недвижимость во Франции, Испании, Черногории, которые проводят много времени за границей в своих домах, не приживаются тоже. Им кажется, что они знают ту жизнь, но как только они отваливают, то понимают, что их представление о «той» жизни было все равно иллюзорным. Наличие жилплощади, знание языка, бытовая адаптированность, умение пользоваться магазинами, банками, заправками, даже учеба детей в местной школе ничего не определяет. Но как только они переезжают насовсем, на них наваливается та самая ностальгия, как беда, как злой рок. Другие нации даже себе не представляют масштаба трагедии эмиграции для русского человека. Для нашего человека жизнь заканчивается, когда он эмигрирует. Я не имею в виду тех, кто поехал стажироваться, учиться, временно работать. Я о тех, кто целенаправленно и осмысленно взял и уехал. Покинул Родину с тем, чтобы никогда не жить в России. Для них жизнь во многом останавливается.

Среди моих знакомых есть те, кто уехал в Сингапур, Америку, Англию. Все с капиталами. Все выдумывают всяческие способы контактов, уверяют, что всегда могут вернуться. Часто приезжают, много говорят о том, как им там здорово, как они занимаются спортом, какую замечательную купили недвижимость за те деньги, за которые в Москве нельзя купить трехкомнатную квартиру, про чистые воздух и какие барсуки у них живут в саду.

Уехав сейчас, я бы продолжал работать по профессии. Меня много переводили, я продолжил бы работать в театре и литературе. Наверняка я смогу зарабатывать преподаванием. Но мне это ни капельки не интересно. Меня интересует мой читатель, слушатель, зритель, современник и соотественник – здесь. Писать книги на Родину не то же самое, что писать письма на Родину.

Мое нежелание работать за границей связано  с тем, что там мне будет нужно беспрерывно адаптировать собственное высказывание для европейского сознания. Моя задача как писателя – разобраться с тем, что является сугубо специфическим, а в эмиграции это главное нужно будет отсечь. Получается, что мне нужно стать другим, а я не хочу. Отвечать на вопрос об особенностях русского характера русскому человеку нельзя.  Для этого нужно от себя дистанцироваться, оценить и в этот момент перестать быть русским. Я не хочу этого делать вообще. Для меня это утрата главного. И  я не могу и не хочу быть человеком мира – человеком, не имеющим определенных признаков, национальных особенностей, пластичным и невесомым.

С русскими детьми, обучающимися за границей, происходит трагедия. Если юный бельгиец учится в Сингапуре или Лондоне, с ним все нормально. С русскими детьми ненормально. Они становятся людьми европейского склада, как того от них хотели родители, но родители также ждут от них чудес, а чудес не происходит. В Европе не нужны чудеса. Чудеса нужны в России.

Если  до 10-12 лет ребенок прожил в России, он будет возвращаться домой из Лондона и Парижа. Страшно радоваться, ходить по клубам, веселиться. А потом уезжать в Европу в ту свою жизнь как на не очень приятную и скучную работу. При этом он не сможет насовсем вернуться  в Россию, потому что его навыки здесь никому не нужны. Он не сможет жить по тем законам, которые здесь существуют, потому что уже привык к упорядоченному рабочему действию. Еще один аспект: отправляющие детей учиться за границу – люди небедные. А получается, что их детям нужно, как всем европейцам, методично работать, зарабатывать себе кредитную историю, снимать квартиру, ездить на мотороллере, сильно экономить. А зачем ему это делать, когда у папы ликероводочный завод или нефтяная вышка? Какая-то фигня получается – и он там не нужен, и ему не нужна европейская упорядоченная жизнь. Отправляя детей в 12-13 лет учиться в иностранные школы или в 17-18 – в университеты учиться не важно на что, лишь бы «там», родители ломают детям жизнь через хребет. Беда России страны – наше сознание никак не становится универсальным, общим с Европой.

И родители выдумывают детям фиктивный, липовый бизнес, открывают им офисы в Лондоне или Цюрихе, чтобы каким-то образом оправдывать их пребывание там. Выросшему в Европе отпрыску русского бизнесмена не хочется работать в России даже на папиной вышке топ-менеджером. Нет системы воспитания европейской аристократии, для которой карманные деньги детям не выдаются после окончания обучения. Потомки аристократов в Европе работают, если родители не безумцы.

Немка вышла замуж за русского. Ему 25, ей 24. Молодой муж купил ей двухместный кабриолет «Родстер». Папа девушки, богатый человек, владелец завода автомобильных двигателей, приехал в Питер, перегнал машину к дому отца этого мальчика и сказал, что он воспитывал свою дочь так долго не для того, чтобы ее в России таким образом баловали. Что его дочь сядет в эту машину, когда ее муж заработает на этот подарок.

Мой знакомый бельгиец, небедный человек, купил своему сыну в честь поступления в университет «Фольскваген гольф» 15-летней давности за 4 тысячи евро. И это тоже очень правильно.

У меня – трое детей разного возраста. У старшей дочери, ей 15, в соцсети аватар «Девочка с персиками». У нее нет и никогда не было дорогого телефона. Она его не просит и даже не хочет. Она просто видит меня. У меня тоже никогда не было дорогого телефона, хотя я могу его купить. Она была в летних школах в Финляндии и со мной она ездит везде с раннего возраста. Она хочет поступать на что-то гуманитарное, скорее всего, в РГГУ.

Там преподают педагоги, которые учили меня в Кемерово».


Шампанское.

Здравствуйте!

Вчера попрощался до следующего года со своей московской публикой. Пожелал хороших праздников, пожелал по возможности безмятежных оставшихся дней уходящего года. Он стремительно заканчивается, и мне осталось сыграть один спектакль в Кишинёве и традиционный рождественский концерт в Калининграде. Сейчас еду по стоящей колом заснеженной Москве в аэропорт. Город недвижимо стоит. Машины похожи на сугробы, а сугробы на машины. Завтра у меня спектакль в Кишинёве. Никогда в жизни в Молдавии и в республике Молдова тоже не был, соответственно и в Кишиневе буду в первый раз. Никакого уровня представления о том, что меня ждём в этом городе не имею и какова из себя столица республики Молдова не знаю. Знаю только что буду играть в оперном театре и что зал будет полон. Значит в городе ждут, а стало быть лечу без волнения, но с интересом. Больше мне сказать об этом нечего. Своими впечатлениями, если они будут, поделюсь после.

Но чтобы не быть кратким, предлагаю прочесть вам небольшой текст, который я недавно написал про шампанское. Друзья попросили написать что-то про шампанское, если я, конечно, могу такое написать и если я шампанское люблю… А шампанское я люблю. Поэтому и написал вот такой вот текст. По-моему, получилось лихо. Прочитайте. Полагаю, что это усилит новогоднее настроение. Вы читайте, а я полетел.

 

Предвкушение.

Понятное дело, что в России, для русского человека, шампанское имеет особое значение и смысл. Шампанское для нас не то же самое, что во Франции и для француза, который его придумал.

В самой бутылке шампанского, в её форме уже содержится ощущение и главное предвкушение события. События не проходного, не повседневного, а чего-то чудесного, радостного, такого, что каждый день не бывает. Шампанское каждый день не пьют… Ну а те, кто пьёт шампанское каждый день…это в нашем сознании дивные, счастливые роскошные люди, чья жизнь праздник и безмятежность.

Сама покупка бутылки шампанского, это очень мужское событие, в котором чаще всего есть надежда и предвкушение. Именно, надежда и предвкушение! Вот мужчина покупает бутылку шампанского – что он купит следом? Цветы! Если не купил их прежде.

Каждый покупающий шампанское мужчина, как только берёт бутылку за обёрнутое фольгой длинное горло, тут же чувствует себя немножко гусаром, чувствует свою общность с теми лихими эскадронами, с теми усачами, которые открывали бутылки саблями, выиграв очередной бой у отступающих французов.

Каждый мужчина чувствует гордость, когда открывает бутылку шампанского, видит испуганные лица дам и барышень, которые даже повизгивают в ожидании хлопка… А он берёт и открывает бутылку бесшумно, выпустив дымок. Ему аплодируют, а он посматривает на одну даму и чувствует, как его акции растут, надежда переходит в уверенность, а предвкушение – в ожидание…

В шампанском всегда есть романтика или хотя бы претензия на романтику. Трудно представить себе компанию друзей, которые покупают втроём штук десять бутылок шампанского и идут смотреть футбол домой к четвёртому. Шампанское предполагает женское общество и женское же участие.

Предвкушение!!! С шампанским связано много предвкушения!

Нет гонщика, который не предвкушал бы шампанского на победном пьедестале. Бутылка шампанского, разбиваемая о борт нового корабля перед спуском его на воду – это предвкушение долгого и по возможности удачного плавания этого судна.

И наша российская обязательная новогодняя бутылка шампанского – это предвкушение по возможности хорошего или хотя бы неплохого наступающего года, это надежда на благополучие и если повезёт на радость…

Надежда на радость! Что может быть лучше?

 

Вкус.

Можно часто услышать: «Ой, я шампанское не люблю! Мне что-нибудь покрепче». И произносящий такую фразу полагает, что тем самым подчёркивает свою мужественность и опыт жизни. Мол, шампанское – это шипучка и баловство.

Всегда, когда слышу такое, понимаю, что сомневаюсь в том, что говоривший понимает вообще хоть что-нибудь в питие. В водке, в коньяке или в виски.

Как можно не любить шампанское? Только не зная его. Точно так же, как можно не любить оперу, ни разу в опере не побывав, или не любить поэзию, выучив пару стихов в школе.

Шампанское требует внимательного изучения, постижения, если хотите. Не возможно полюбить шампанское, не выпив его много в течение долгого времени. Нужно уловить его вкус. Понять его невозможно! Шампанское не ребус и не математическая задача. Его можно полюбить или не полюбить.

Вкус шампанского открывается вместе с любовью и чувствованием момента жизни. Необходимо любить и чувствовать летний воздух и морской ветер. Тогда шампанское будет как глубокий вдох. Или любить сухой, морозный, яркий день – и тогда глоток шампанского в тёплом доме зимой напомнит студёный горный воздух или неподвижный зимний воздух в сосновом лесу.

Или когда ты смотришь, глотая шампанское, в прекрасные глаза, вкус шампанского – это вкус желанного и ожидаемого поцелуя.

Вкус шампанского то ясен, то неуловим, но это всегда вкус радости. Мы именно этого от шампанского и ждём.

Для безрадостного человека или для человека в безрадостном состоянии шампанское чаще всего просто кислятина. И спорить с ним по поводу вкуса этого напитка бесполезно.

 

Послевкусие.

Шампанское, как всё прекрасное, весьма коварно. В послевкусии само шампанское как правило не виновато. Послевкусие – это, в случае с шампанским, чаще всего результат правильного или неправильного его употребления или даже поведения.

Иногда достаточно одного бокала изумительного шампанского между многочисленными порциями отличного виски ли превосходной водки, чтобы послевкусие было чудовищным в целом. Но вспоминаться будет именно шампанское, а не виски с водкой. И оно же будет обвиняться в послевкусии.

Так после вечера, когда не хватило остроумия, галантности, умения поддержать разговор, умения танцевать или смелости и решительности, в конце концов… Послевкусие остаётся в виде стыда. Стыдно. Ты же весь вечер пил шампанское. И она пила… Шампанское помогало… Придавало красноречия, галантности, смелости… обволакивало её… А ты чего-то где-то упустил. Подвёл шампанское, которое старалось напрасно. Стыдно-то прежде всего перед ним.

Если пил шампанское без радости, из несоответствующей посуды, пил много и без особых целей – шампанское отомстит.

Но если ты слушал дивную музыку и пил шампанское – оно только улучшило и слух, и звучание.

Если ты был в ударе и хорош, то оно делало тебя ещё лучше.

Много разных прекрасных вариантов послевкусий шампанского. Но самое лучшее – это когда после прекрасного вечера с шампанским ты просыпаешься с ясной головой, вспоминаешь о том, что было, с улыбкой и с радостью думаешь о том, что в холодильнике осталась непочатая бутылка любимого шампанского. Потому что ничего другого не хочется.

Ваш Гришковец

17 декабря 2010 и текст о парижанках.

Здравствуйте!

Диктую по телефону.

Вчера играл спектакль в Москве, свой самый первый и самый знаменитый моноспектакль «Как я съел собаку». Играл его под довольно сильным и тяжёлым впечатлением от увиденных фрагментов, исполненного вчера самого массового и долгого моноспектакля, который, думаю, многие посмотрели. Я не смог посмотреть всё, не хватило времени. Да и сил, боюсь, тоже не хватило бы… хотя зрелище, а самое главное — содержание было завораживающим своей жутью. Это кошмар. Другими словами своё впечатление выразить не могу…

Вчера повстречались после спектакля со старинным другом Алексом Дубасом. Алекс человек очень мягкий, редко выражающий свои чувства резко и всегда старающийся быть ну, хотя бы по возможности улыбчивым. А в этот раз он был подавлен, говорил о том, что его тоже ужаснул сольный телевизионный концерт (понятно о чём идёт речь). Он выглядел подавленным и усталым из-за того что даже не очень понимает о чём говорить в эфире, потому что ясно что эфир будет заполнен обсуждением и комментариями по поводу целого ряда особо ужасных высказываний нашего премьер-министра. При этом Алекс говорил, что он предвидит все варианты этих комментариев. От этого становится скучно, грустно и как-то тоскливо. Говорили мы о том, что нет ощущения предела. Вроде бы предел давным давно должен наступить, но премьер-министр в своих высказываниях вновь заявил о том, что предела нет и не видно… Посмеялись с ним приведённой им цитате из любимого фильма «Вор должен сидеть в тюрьме». Посмеялись тому, что, видимо, Владимир Владимирович забыл, что Глеб Жеглов сказал эту сакраментальную фразу после того как сам подсунул кошелёк вору в карман. Кошелёк, конечно, был украден вором, но подсунул-то его тот самый герой, которого процитировал наш премьер-министр. Оговорочка, как говорится…

Но я не хочу. Совсем не хочу об этом. Уже сегодня наобсуждался и наслушался. Много-много Путин сказал фраз, которые будоражат воображение даже не дерзостью, а какой-то уверенной в себе и при этом лютой злобой. Особенно, конечно, высказывание про интеллигенцию. Давненько такого не звучало на русском языке.

Но вот что я понимаю в связи с прошедшими в Москве событиями и в связи с самой интонацией, с какой говорил самый властный человек в нашей стране. Сами события, сами беспорядки показали, что по настоящему отлаженных и мощных механизмов руководства страной у руководства страны нет. В частности точно нет настолько мощных рычагов, чтобы осуществлять ту самую цензуру, о которой так много говорится. На фоне всего этого отчётливо видна та действительно мощная самоцензура, которая давно включилась в нашей стране и которая действительно здорово работает. Эта самоцензура моментально дошла до самых отдалённых уголков страны и коснулась даже заводских многотиражек. Вот за что стыдно и вот по какой причине власть позволяет себе столь откровенные и дерзкие высказывания.

А я сейчас пойду играть концерт. Сыграем последний в Москве в уходящем году концерт. Будем говорить со сцены про любовь, про надежду и про улучшение настроения… А что ещё делать? Я уже говорил, что я ничего другого делать не умею и не хочу. Ну а тем, кто на концерт попасть не сможет, сообщаю, что альбом наш новый вышел, я уже его держал в руках. Он отлично записан и сведён. Выглядит он очень красиво, его приятно держать в руках. Так что, если приобретёте — не пожалеете.

И последнее на сегодня… Недавно давал интервью одному журналу и интервью получилось, как мне кажется, занятным. Если хотите — прочтите, думаю, что это сможет хотя бы ненадолго отвлечь вас от грустных мыслей или переживаний, от которых так трудно скрыться сейчас, особенно на огромной территории нашей любимой страны.

«Когда я говорю о французских женщинах, в голове сразу возникает образ женщины за сорок. Иногда сильно за сорок. Юных красивых женщин в Париже вы не увидите. Об этом нужно забыть раз и навсегда. Нужно ехать к университету, чтобы посмотреть на юных. Молодых в основном видишь в мотоциклетных шлемах, на каком-то мотороллере. Это, наверное, красиво, но лучше бы они шлемы не снимали. Под ним что-то ненакрашенное кудрявое. Очаровательное, замотанное шарфом, в свитере непонятного размера, с сумкой через плечо… Кто-то из моих знакомых коллег-парижанок, много старше меня, объяснила: «А зачем мне нужно было до 30 лет вообще делать макияж? Укладывать волосы, интересоваться, какой салон хороший, какой – не очень. Я и так была молодая. Даже конопатая. На 20 кило больше — такая булка, но я была молодая и всегда могла найти себе любые приключения».

Мне очень нравится парижское утро, когда парижанка выходит из дома в Шестнадцатом районе или в Сен-Дени. Не важно. Смотришь на эту женщину – где она делала укладку – непонятно. Она идет несколько озабоченно. Вся в себе. Не смотрит по сторонам. За ней легкий шлейф аромата, соответствующего времени года, и, зная московский контекст, думаешь, сейчас она пройдет чуть-чуть, и там ее будет ждать машина с водителем. Он выйдет, откроет дверцу… Но она подходит к какому-нибудь маленькому «Пежо» или «Ситроену», немножко поцарапанному и помятому, совсем не последней модели. В нем небрежно набросаны журналы, свертки, газеты. Садится в машину и поехала. И она прекрасна. У нее, возможно, есть взрослый сын. Такой взрослый, что не ожидаешь такого взрослого от нее. У нее есть любимый внук или несколько внуков. Она очень веселая, но не самая заботливая бабушка. Потому что у нее всегда какие-то дела в ее конторке или галерее, или маленьком магазинчике, или маленькой театральной кассе. Но обязательно что-то маленькое и такое же очаровательное, как она сама. У нее очаровательная квартирка — чистая, но неряшливая. Там может быть слишком много всего, накопилось, и все набросано. Новые шторы куплены, а старые еще не сняты. Вот что-то такое чудесное. Она сразу начинает с тобой общаться, глядя куда-то в сторону, параллельно говоря по телефону. Она предлагает тебе сесть. Тут же наливает кофе и хриплым из-за курения и вечных разговоров голосом что-то кому-то объясняет и при этом делает в твою сторону извиняющиеся глаза и какой-нибудь очаровательный жест. Равно как она не сняла старые шторы, а новые уже повесила, у нее есть новый друг, а со старым она еще не рассталась. У них чудесные отношения. Они могут вместе ужинать. Я видел и довольно крепкие парижские семьи, но для меня это, скорее, редкость. При этом дети, друзья… Она юна. Постоянно разговаривает, курит, ругается, открыв окно, с таксистами, много смеется, пьет вино. Она все время находится в общении. Не кокетничает. Нет, это другое. У нас женщина, которая улыбается мужчине незнакомому у лифта, будет воспринята либо как сумасшедшая, либо как команда к действию (несогласованное предложение. Возможно имеет смысл: У нас улыбка женщины незнакомому у лифта будет воспринята либо как сумасшествие, либо как команда к действию) . А там она со всеми разговаривает вот так: со знакомым продавцом в лавке, где она покупает кофе или фрукты, со знакомыми в любимом кафе, где она каждое утро пьет кофе или обедает. Она разговаривает громко. Вспомните, в парижских кафе нет музыки никогда. Там шум голосов. Там музыка не нужна. Там нужно перекрикивать друг друга, от этого громкость повышается постоянно. И это здорово. Это лучшая музыка Парижа. Француженка все время с чем-то борется. Когда в ресторанах можно было курить, парижанки возмущались, что все прокурено, хотя сами курили. Теперь, когда это запретили, говорят: «Господи, нам приходится, как собакам, ходить на улицу курить. И потом в кафе не стало нашего любимого запаха. Теперь пахнет моющими средствами и кухней. Это плохой запах». Они всё время как на картине Делакруа, где женщина с полуобнаженной грудью на баррикадах. У них все так. Это чудо какое-то, а не женщины. Я уж не говорю про пожилых привлекательных женщин, которых у нас почти нет. Парижанки не машут на себя рукой никогда. У нас так много женщин, махнувших на себя рукой, в любом возрасте, что это просто какая-то национальная катастрофа. Жизнестойкости в наших женщинах, наверное, не меньше. Но они выглядят по-другому. Ведь у всех у них, у парижанок, у которых взрослые дети, старый друг и новый друг, жизнь не сахар. Французские мужчины, может быть, выглядят получше, получше умеют себя вести, но не лучше наших. Еще более жадные, еще более капризные, еще более эгоистичные, въедливые и ревнивые. Наши женщины, конечно, более жизнестойкие. Наверное. Но не выглядят француженки при этом пожилыми после того, как жизнь их стукнула. Лучше. У них, наверное, есть традиция – не махнуть на себя рукой. А у нас женщина, хорошо выглядящая после 50 лет, либо совершает подвиг, либо, по мнению окружающих, выглядит вульгарно. А француженки возраст не скрывают и не демонстрируют. Они все-таки исходят из того, что лучше быть откровенной женщиной, которая отлично выглядит в свои 50, чем плохо выглядящей в 30. Они с возрастом не расстаются».

Пойду выступать.

Ваш Гришковец