дневник

Вчера поздно вечером прибыл в Москву. Проехал пять городов, между городами перемещался на автомобиле, и всё время за окном были покрытые талым и каким-то уже совсем неуместным снегом поля. Задержалась зима в Черноземье. А вот сегодня уже в новостях видел, что в Липецке, Курске, Белгороде тепло, и погода налаживается. В Курске пришлось играть в Доме офицеров, а в Белгороде – в Доме культуры: в этих городах не было решительно никакой возможности играть в более профессиональном месте. И хоть были аншлаги и в целом спектакли прошли хорошо, я всегда переживаю из-за того, что приходится играть в плохо оборудованном зале с плохим светом, не очень хорошим звуком, а зрительские места неудобны. Это всё залы, построенные и оборудованные ещё при советской власти. Думаю, если не удастся в этих городах найти возможность играть в театрах, больше я туда поехать не смогу. К тому же спектакли «По По», «Планета» и грядущий премьерный спектакль технически невозможно играть на непрофессиональных площадках.

В Москве ждала приятная новость: в воскресенье начали продавать билеты на премьеру, и за один день было продано более шестисот. К сегодняшнему дню уже известно, что все недорогие билеты проданы. То есть то, что мы хотели сделать, – удалось. К тому же информация была о начале продаж только ЗДЕСЬ. Вот она, великая сила ЖЖ (улыбка)!
Зато прочел то, что было написано к предыдущему исключительно информационному сообщению… Не могу сказать, что огорчился или рассердился – я разгневался. Так нельзя себя вести, братцы. Надо немножко понимать и думать головой, прежде чем присылать СЮДА злобные глупости, пусть написанные витиевато, изощрённо и вроде бы даже вежливо.

Ирина Юткина, Центр на Страстном и я проделали серьёзную работу, весьма кропотливую и долгую. Цель этой работы была такова: нужно было во-первых сделать билеты такой цены, чтобы многие желающие, но не имеющие возможность купить дорогой билет, могли попасть. Мы решили отказаться от премьерных цен, которые обычно бывают выше, но вставал вопрос: если билеты будут недорогие, их немедленно выкупят спекулянты и… А что «и»? Понятно что.

Мы сделали довольно много недорогих билетов и решили проинформировать вас ЗДЕСЬ о том, когда они будут продаваться, и сделали это очень заранее. Серж Савостьянов также заранее сделал плакат к спектаклю, который мне нравится. Подчёркиваю, нравится. Те, кто кинулся ругать плакат, даже близко не знают, о чём спектакль и насколько этот плакат соответствует моему художественному замыслу. Такой мастер, как Серж Савостьянов, не заслуживает поверхностных и скоропалительных оценок.
А обвинения в том, что я люблю и слушаю только лесть, соглашательство и прочее, и уж тем более вяканье о том, что рейтинг этого блога падает, – просто хамство. К тому же обращенное даже не ко мне, а к человеку, который проделал длительную серьёзную работу для того, чтобы был вовремя плакат, чтобы были вовремя билеты, информация. Понравится это вам или не понравится, мне плевать на рейтинги. На любые рейтинги. Мне не плевать, в каком зале играть, мне очень важно, чтобы билеты были доступны, мне очень важно, чтобы то, что получает зритель или читатель, дошло до него в том виде, в каком задумано, и было доступно по цене. А на рейтинги точно наплевать.

Я как удалял хамские, глупые, скоропалительные комментарии, как банил блуждающих по интернету или вдруг решивших, что можно вести себя панибратски где угодно, как не принимал грубого поведения – так и буду это делать. Если от этого упадут цифры, на которые я никогда не ориентировался, – это мне безразлично. А вот внимания, понимания и вдумчивого отношения я жду, рассчитываю на него и буду на нём настаивать. Не нравится? – поищите других собеседников.

Не люблю я сердиться и уж тем более гневаться… Хотелось же поделиться дорожными впечатлениями.
Из Калуги в Орёл ехали ночью, потому что из гостиницы в Калуге нас попросили, объяснили, что приезжают важные немцы, представители «Фольксвагена». Мы спорить не стали, «Фольксваген» городу необходим, как-никак рабочие места и вообще экономика (я не иронизирую, я серьёзно), а мы уже спектакль отыграли, так что… Мы в позу не встали, сели в машину и поехали в ночь. А ночь была холодная, тихая и очень звёздная. Вызвездило как в августе. И уже недалеко от Орла, на трассе я увидел название населённого пункта: «Первый воин». Я даже попросил остановить машину, самого населённого пункта ещё не было видно, тёмная трасса, звёздное небо и такое название. У меня было полное ощущение, что мы приближаемся к посёлку, в котором живут джедаи, – абсолютно космическое ощущение.

Сегодня выезжаю из Москвы в Калугу, где завтра сыграю спектакль. Следом Орёл, Курск, Белгород, Липецк. В Калуге, Курске и Липецке не был никогда в жизни, это вызывает азарт и любопытство. Очень мне нравится название города Липецк. Перемещаться буду везде на автомобиле, то есть, как сказано у Гоголя, «и пошли писать вёрсты». Опять будут мелькать деревни с лихими названиями, которые поражают воображение.

По пути из Питера в Петрозаводск повстречался населённый пункт с названием Матросы. Причём табличка со словом «Матросы» стояла в лесу. Дорога шла через лес, рядом ни водоёма, ни речки, ни озера, ни даже пруда не было видно. Откуда такое название? Я спросил у водителя, который изъездил трассу вдоль и поперёк и уже не обращал ни на что внимания, как это название здесь оказалось. Он ответил, что представления не имеет, но ни одного матроса в этой местности не видел никогда. Тогда я задал вслух вопрос, который не был адресован водителю: «Почему же так назвали этот населённый пункт, как такое могло случиться?» А водитель возьми да и ответь: «А здесь находится самая большая у нас психиатрическая больница». Вот тебе и связь.

Вчера отыграли в Москве, в ближайшее время концертов больше не будет. Играли час пятьдесят, и чувствовалось, что можно и ещё, хотя сил, по крайней мере у меня, уже не было. Но должно быть чувство меры: концерт закончился на такой прекрасной и высокой ноте, которая, конечно в большей мере шла из зала, – именно на такой ноте и нужно заканчивать. В следующий раз будем играть сильно проголодавшись и соскучившись по друг другу, по нашим песням и по тому, что происходит во время концерта.

Отыграю этот тур, потом четыре спектакля в Москве и на весь апрель удалюсь на подготовку к премьере. Уже сейчас, когда думаю об этом, сердце замирает от волнения. Когда садился работать над текстом в конце января, испытывал даже страх. А вдруг я разучился, утратил прежние навыки, вдруг последние пять лет жизни, наполненные в основном литературным трудом, и сам литературный труд убили умение строить монолог…

Нет, не убили (улыбка), но эти годы точно не прошли даром… Короче, уже сейчас испытываю предпремьерное волнение. Но не буду об этом. Поеду, поиграю спектакли. Не теряйте меня. Я в пути.

Вчера всем семейством ходили смотреть очередной американский мультфильм. Фильм так себе, не о чем говорить. Главное – ходили всем семейством, в этом суть удовольствия. Больше всех был доволен Саша (которому скоро пять). Он в кинотеатре взял флайер мультфильма и до начала сеанса его разглядывал. А во время фильма, при появлении новых персонажей, искал их на флаере. Все полтора часа просмотра он не выпускал эту бумажку из рук. А руки от волнения то потели, то высыхали, листочек сильно помялся, но был донесён до дома и показан собаке и бабушке. Ночью эта цветная бумажка лежала рядом с кроватью.

Сегодня он полдня таскался с ней, рассматривал, вздыхал, явно вспоминая вчерашние переживания. То есть почти на сутки этот листок бумаги стал для маленького человека очень важной и прекрасной вещью.
Я подумал сегодня: как же повезло именно этому флаеру! Большая часть его со братьев проживает две-три минуты и отправляется в мусорку, а какие-то так и остаются лежать в стопке. А некоторые так и умирают нераспакованными… Интересно наблюдать судьбы отдельных предметов.
Я вот очень люблю бумагу. Мне нравится процесс покупки новой пачки, нравится, как она пахнет. Я люблю распаковывать и доставать бумагу… Сейчас такая прекрасная бумага продаётся, одно удовольствие писать. Я стараюсь экономить листы и распечатывать черновики как можно более мелким шрифтом, чтобы тратить меньше бумаги. Это я делаю не потому, что мне жаль леса Амазонии и таёжные массивы. Мне их жаль, но бумагу я экономлю потому, что мне жаль листа бумаги: он совершенен и прекрасен.

Не могу без содрогания, ужаса и сочувствия смотреть, как распечатываются на белоснежных листах счета на мизерные суммы, да ещё в трех экземплярах. Не могу смотреть, как в копировальные машины утекают потоки бумаги, как целыми грузовиками исчезают пачки бумаги в недрах каких-то компаний. Лишь нескольким листочкам повезёт стать значительным договором, или долгожданным письмом, или… какой-нибудь ребёнок нарисует на нём каракули, пририсует в верхнем уголке солнышко, и листок будет храниться у него многие годы.

У меня сохранился лишь один мой детский рисунок: коричневым карандашом нарисован совершенно узнаваемый и очевидный медведь. Что важно: у медведя есть пуп. Зелёным карандашом нарисована трава, а в небе – улыбающееся солнце. И подпись: Винни Пух. Женя Гришковец, 4 года. Мне нравится, как у меня тогда получилось, мои дети в этом возрасте так не могли и не могут. И мне почему-то это приятно, хотя должно быть наоборот (улыбка). А главное, этому листочку повезло. Бумага плохого качества, коричневатая, ноздреватая и шершавая. Но листок живёт с нами вот уже скоро сорок лет и продолжает радовать…

Сегодня перебирал вещи в ящике, в котором лежат ручки, часы, опустевшие футляры из-под чего-то, визитные карточки людей, которых уже невозможно вспомнить. Там же лежат купюры из разных стран, где когда-то побывал. Стал их рассматривать и нашёл две бумажки из страны, в которой никогда не был. Эти бумажки связаны с одной очень дорогой мне историей.

Зимой 2002 года мой товарищ Алекс Дубас, который сейчас работает на «Серебряном дожде», а тогда ещё жил в Риге, сделал мне удивительный подарок. Он знал, что я люблю Цезарию Эвора и стараюсь всячески её пропагандировать. К тому времени она ещё не объездила по нескольку раз практически все города России, ещё не стала практически народной артисткой России, а была таинственной, недосягаемой и дала всего несколько концертов в Москве и Питере. Но многие песни уже были на слуху, любимы, и кто-то их знал наизусть. Одну песню к тому моменту я использовал в «Дредноутах».

Короче, Алекс организовывал её концерт в Риге. Она должна была прилететь из Питера в Москву и через три часа улететь в Ригу. Алекс снабдил меня лимузином и просто попросил встретить и проводить Цезарию. Это был прекрасный подарок, и я ночь перед этим не спал. В Москве было холодно, а поклонникам Цезарии было известно, что она всегда ходит босиком. Я не знал, говорит ли она хоть немного по-английски, но был уверен, что мне предстоит встреча с богиней.
Не буду рассказывать о своих волнениях и ожиданиях. Всё получилось очень просто. Я стоял в «Шереметьево 1», среди таксистов и встречающих, и смотрел на дверь, откуда выходят прилетающие. Из двери появлялись люди, люди, люди… И вдруг вышли какие-то чудесные существа. Маленькие, смуглые, в невероятных нарядах и с музыкальными инструментами. А потом вышла она… Очень маленького роста… на неё было накинуто какое-то дурацкое пальто, на голове шапки не было, да и волос почти не было. Точнее, были, но очень-очень короткие. Пальто не было застёгнуто, на шее висел добрый килограмм золота в виде самых разных цепочек и других украшений. А в руке у неё была сумка, такая же, как у моей бабушки в семидесятые. Она шла с трудом, хромая, шлёпая по полу клетчатыми тапочками-шлёпанцами, такими нашими-нашими тапочками. Таксисты обрадовались, кто-то сказал: «Смотрите, какая тётка! Тётка, давай к нам, мы довезём!» Никакой охраны с ней не было. Цезария посмотрела на окруживших её таксистов, ничуть не смутилась и сразу стала танцевать. А те выкрикивали: «Во тётка даёт! Откуда такая, интересно?»

Я не сразу смог привлечь к себе внимание, но потом появилась строго одетая, смуглая женщина и какой-то совсем чёрненький маленький мужичок с чемоданом. Они растолкали таксистов, я понял, что они с Цезарией, и представился. Женщина оказалась племянницей Цезарии и её директором, а мужичок младшим братом. Таксисты ворчали: «Куда от нас тётку забираете! Мы довезём! – а когда увидели лимузин, сказали: – А тётка, видать, не простая! Ладно, езжай с ним (это было про меня). Он тебя лучше довезёт».

Племянница оказалась неприветливой и жёсткой. По-английски она говорила. Цезария же говорила только на том языке, на котором поёт. Ехать из «Шереметьево 1» в «Шереметьево 2» недалеко, минут десять, но за эти десять минут весь мой пиетет и недоумение, как себя вести с волшебной певицей, исчезли. Сев в лимузин, Цезария тут же включила телевизор и была возмущена, что он не работает. Все десять минут она ворчала, и явно уставшая от неё племянница объяснила мне, что та недовольна всем: тем, что холодно, тем, что темно, тем, что снег. Со мной они обращались весьма пренебрежительно, и мне пришлось объяснить племяннице, что я вообще-то не на службе, просто помогаю. То, что они являются мне подарком, я говорить не стал.

Из лимузина Цезария выходить отказалась, и мне пришлось долго искать коляску, в которой было мало толку. Я прокатил её всего метров 25, до лестницы в VIP-зал, а потом долго помогал подняться по этой лестнице. Она попросила кофе. Кофе был плохой, молоко к кофе холодное. Когда его подогрели, оно стало слишком горячим. Ещё она одну за одной курила «Кэмел кинг сайз». Должен сказать, что ворчала она не как наши псевдозвёзды, а как немного уставшая, не очень здоровая тётка из соседнего дома. За час она меня извела. Я сидел и думал: Господи, скорее бы она улетела, я теперь с полгода не смогу слушать её песни.

И тут она обратила внимание на мою бейсболку. А на голове у меня была отличная чёрная бейсболка с маленьким серебряным значком. Я купил её в Брюсселе, и это была любимая вещь. Цезария попросила её посмотреть, посмотрела и надела себе на голову. Мне оставалось только изобразить большую радость оттого, что ей моя кепка так подошла. Ещё она спросила, где ей взять такой шарф, как у меня. Спросила очень просто: взяла мой шарф и попросила племянницу перевести вопрос. Шарф был в оранжевую полоску, тоже любимый. Но я тут же сказал, что она может его взять. Тогда Цезария подумала и сказала, что ей нужен такой же, но чёрный. Тут я уже искренне обрадовался и сказал, что в Риге очень много чёрных шарфов и что там её ждут… А потом случилось то, после чего я многое понял и перестал сердиться.

Я пошёл в туалет, а когда возвращался, увидел, что Цезария сидит, сняв мою кепку с головы, на носу у неё очки, причём такие, какие носят тётки с рынка или из столовой, и она внимательно рассматривает лейбл. Увидев, что я подхожу, она тут же надела кепку и отвернулась, мол, ничего я не рассматривала. Мне стало так смешно! Я понял, что она такая вот настоящая, неподдельная тётка. Для кого-то она ворчливая, но любимая тётя Цезария. Тётя, которая даже не пытается понять, что вокруг происходит, а живёт, как привыкла. Но вскоре сообщили, что рейс задерживается на час, и мне довелось увидеть тех, для кого она является ворчливой тётей Цезарией.

Когда объявили о задержке рейса, она поворчала, а потом попросила о чём-то своего брата, который был при ней камердинером. Он достал ноутбук, поковырялся, и Цезария стала показывать мне фотографии каких-то людей на празднике в убогом посёлке. Она объяснила через племянницу, что это её последний день рождения, было очень весело, собрались все её внуки, племянники, и она хотела, чтобы её в тот день окружали только молодые парни и мужчины. Я смотрел фотографии, кивал. Наконец она остановилась на групповом снимке, где было человек тридцать пять, разновозрастных, разноцветных, от почти чёрных до совсем белых парней и мужчин, и среди них стояла Цезария. Директор-племянница отошла говорить по телефону, а Цезария показывала мне родственников. Она тыкала пальцем в экран и говорила: «Витторио, Еухенио, Педро, Хулио, Андреас…» – и так далее. Показала всех. Я изобразил полный восторг и радость…

Мои восторги иссякли, а Цезария уставилась на меня и чего-то ждала. Я не понял, пожал плечами, мол, что? Она молча ткнула в какого-то парня на экране. Я не понял. Она ткнула в другого, я опять пожал плечами. Она нахмурилась и снова ткнула в того, которого показала первым. Тут я догадался и робко сказал: «Хулио?» Она всплеснула руками и с досадой сказала: «Андреас!» …Больше часа я запоминал всех поимённо. Это было очень непросто. Потом мне был устроен экзамен, который с первого раза я не сдал. Но наконец назвал всех, в какой бы последовательности она их ни показывала, чем вызвал восторг брата, одобрительную ухмылку племянницы и благосклонный взгляд Цезарии.

Когда мы расстались, и её повели на паспортный контроль, я был самым счастливым человеком в аэропорту, я с трудом скрывал радость, и мне срочно хотелось выпить грамм сто коньяку. Цезарию увели за красную линию, но она вдруг вырвалась и вернулась. Достала из своей сумки большой, шелестящий полиэтиленовый пакет, в котором, как оказалось, было очень много монет разных стран и мятых купюр со всего мира. Она долго в нём копалась. К нам подошла её племянница, которая пыталась её поторопить. Но Цезария и не думала спешить. Наконец она достала яркую цветную бумажку, протянула её мне и сказала через племянницу: «Когда прилетишь на Кабо Верде, скажешь таксисту, чтобы отвёз к дому Цезарии. Они знают. Этого как раз хватит на такси до моего дома». И пошла. А потом снова остановилась, достала пакет, снова пошелестела, и племянница принесла мне ещё одну купюру, только поменьше размером и совсем-совсем потёртую. Когда я её взял, Цезария крикнула: «А это дашь таксисту на чай!»

Вот эти две бумажки передо мной, две тысячи и двести эскудо банка Кабо Верде. На двух тысячах – цветок, стихи и портрет усатого мужчины, под которым написано Eugenio Tavares. Видимо, поэт. А на двухстах эскудо – парусный кораблик. Бумажка совсем потёртая, почти лохмотья.