Погода в Алма-Ате такая же, как в столице России, – пасмурно и беспросветно. Впрочем, мне было не до погоды. С удовольствием сыграл в алмаатинском ТЮЗе «Как я съел собаку», который давно не исполнял и до следующей осени исполнять не буду. Поразила часть алмаатинской публики. В целом публика тёплая, внимательная и вполне театральная, но так, как там, на спектакли не опаздывают нигде: начать удалось только через полчаса после третьего звонка, то есть заявленный на семь часов спектакль начался в половине восьмого. А были и опоздавшие, которые заходили в зал в половине девятого, причем совершенно спокойно, целыми компаниями, и даже несли с собой какие-то пакеты, видимо, перед театром заехали в магазин, так что они совсем не были похожи на итальянских любителей оперы, которые едут в Ла Скала послушать любимую арию в середине второго акта. Забавно. Не могу сказать, что очень по этому поводу расстроился, но за свою большую практику с таким уж точно не сталкивался.
Хотя, конечно, пробки в Алма-Ате серьёзные. По городу перемещаться, особенно в ненастную погоду, тоскливо: всё стоит. Алма-Ата не похожа на другие такие же большие города, потому что у нее нет ярко выраженного центра. Все культурные и административные здания, а также клубы, рестораны, гостиницы весьма сильно разбросаны по городу, а пробки чудовищные. Зато концерт в клубе «Жесть» компенсировал все погодные неприятности и раздражение от пробок. Как же было приятно играть для такой публики! Как же много было счастливых и поэтому красивых людей! Особенно запомнилась девушка, что стояла не шелохнувшись весь концерт, и поэтому её было хорошо видно, – красивая элегантная казахская девушка. Она периодически включала телефон и держала его перед собой. Я думал, она звонит своему знакомому или друзьям и даёт возможность послушать, что происходит на концерте, а после концерта она подошла и сказала, что включала диктофон, чтобы потом поставить эту запись своей семимесячной дочери.

Какая удивительная погода сегодня стояла в Москве! Как прекрасна была столица нашей родины! Она и вправду была златоглавая – это такая редкость! И многие люди красиво одеты, потому что самая элегантная одежда, на мой вкус, это лёгкие демисезонные пальто, твидовые пиджаки и плащи. Нам в нашем климате так мало удаётся это поносить. Всё как-то холодно, холодно, потом дожди, дожди, а потом бабах! – и все уже в шортах. А вот сегодня было красиво. И довольно много дам в шляпках – на Тверской.

В этом смысле сильно завидую американцам. Правда, я бывал там совсем немного, но зато фильмов видел много. Как часто в американских фильмах бывает поздняя осень или ранняя весна, и видно, что не тепло, но при этом солнечно и красиво. Это моя самая любимая погода. Правда, в такую погоду довольно часто бывает высокое давление, очень высокое, и болит голова (улыбка).
Завтра похоронят великого Муслима Магомаева. «Урожайным» оказался этот високосный год, а он ещё не закончился. Шестьдесят семь лет, всего ничего. Очень, очень жаль. Все те, кому сорок с небольшим, жили с ним с самого-самого детства. «Бременские музыканты-2» – это же просто гениально спето. Для меня он всегда был нашим Элвисом. Не знаю теперь, с каким ощущением буду говорить про Элвиса в спектакле «ОдноврЕмЕнно» и изображать песню под магомаевский «Луч солнца золотого».

Помню очень сильное и абсолютно трагическое ощущение исполнения спектакля «Как я съел собаку» после того, как умерла бабушка. Мне повезло, у меня долго были бабушки. Одна умерла четыре года назад, другая – два года назад. В спектакле «Как я съел собаку» много говорится про бабушку. Конечно, там это некая условная бабушка, и я писал этот текст так, чтобы каждый мог вспомнить свою. Но для меня-то она была совершенно конкретная, живая и любимая. И мне было весело и легко говорить слово «бабушка» со сцены, когда обе были живы. И я сам был совсем юным до тех пор, пока у меня была возможность кого-то так называть, к кому-то обращаться «бабушка». А потом их не стало. И я не могу уже себя ощущать в какие-то моменты таким молодым.
Умер Муслим Магомаев. Когда такие, как он, уходят, остро ощущается безвозвратность ушедшей юности. С ними, собственно, уходит и юность. Позади, всё дальше и дальше, остаётся двадцатый век. Но, думаю, наш Элвис и Элвис Пресли сейчас где-то вместе. Они заслужили, чтобы им там было хорошо.

Вернулся сегодня из Екатеринбурга в Москву. Екатеринбург в очередной раз меня поразил. Год не был в городе, а там такого за это время понастроили! Достроить, правда, не успели, по-прежнему неуютно, как в квартире, в которой приходится жить и одновременно делать ремонт, но размах замыслов поражает. И ещё очень порадовал состав пассажиров, когда летели в Екатеринбург и возвращались в Москву. Всё какие-то нестарые, современные люди, для которых этот маршрут явно привычный, много иностранцев, которые тоже, видно, летают по нему часто и в основном вполне сносно, а то и бегло говорят по-русски. То есть наполнение самолёта гораздо более опрятное, деловое и современное, чем рейсы на Ганновер, Дюссельдорф, Тель-Авив или Америку в целом. (Представляю, какие будут отклики из-за пределов страны (улыбка с подмигиванием).) Разговоров про кризис везде много, не только в самолёте, но и в Екатеринбурге, но уже слышал хорошие анекдоты. А если есть хорошие анекдоты на тему кризиса, значит точно переживём.

Спектакли в Екатеринбурге прошли очень хорошо. Чувствуется, что за год мы друг по другу соскучились. Здесь практически самый большой театральный зал из всех, в каких приходится играть, и все три вечера были аншлаги. И профессионально, и по-человечески очень приятно.

Завтра вылетаю в Екатеринбург. Потом Москва, потом Алма-Ата. Предстоит короткий, но очень интенсивный тур: за две недели – исполнить восемь спектаклей и три концерта.

А в Калининграде всё резко пожелтело и стремительно стало осыпаться. Для нас это очень ранняя осень, прекрасные, солнечные и золотые дни стоят здесь до конца октября. А тут налетели ветры злые… Не особенно удаётся противостоять осенней печали с прослойками тоски. Птицы улетели ещё не все, а оставшиеся выглядят зябко и неприкаянно. И ещё не могу отделаться от печального ощущения происходящего.
Нет-нет, я не о кризисе, хотя кризис вещь очень серьёзная и для кого-то трагическая. Мне уже пришлось быть свидетелем крушения бизнес-судеб многих своих знакомых. Иные находятся в длительном полупаническом-полуистерическом состоянии. Но это всё-таки люди, которые по миру не пойдут и с голоду пухнуть не будут. Гораздо сильнее я сочувствую тем, кто вложил с трудом заработанные деньги в строительство долгожданной квартиры, а получит эту квартиру через несколько лет, если это вообще произойдет. И очень сочувствую тем, кто, например, долго ждал новую должность, а теперь на грани увольнения. Но не в первой. Опыт есть. С кастрюлями по улицам, как в Аргентине, мы ходить не будем, даже если сильно прижмёт.

Вчера долго разговаривал по телефону со своим товарищем… Кстати, он испытывает весьма сильные потрясения, связанные с кризисом… В общем, мы решили, что кризис не так уж плох. Во всяком случае, он вернёт большому числу людей чувство реальности. Это я про тех, кто потерял такое чувство и почувствовал себя если не небожителем, то кумом королю. Они жили так, как жить нельзя. Ну нельзя! А ещё мой товарищ сказал: «Может быть, теперь не так много будут вбухивать денег в кино. Может быть, приостановится это безумие. Ведь все кому не лень стали кинопроизводителями».
Может быть. Не знаю. Но то, что ощущаю очень остро, – это практически полное отсутствие контекста, хотя сам являюсь частью этого контекста. Я имею в виду культурный контекст. Если в театре ещё наблюдаются прорывы, если в литературе ещё можно на что-то ориентироваться и опереться, хоть с большим трудом, но можно, то в кино совсем беда. А контекст необходим. Контекст сам по себе определяет уровень, ниже которого, если и можно – стыдно опускаться. А когда нет контекста, не стыдно ничего.

Поясню. В Великобритании и Америке существует невероятно высокий музыкальный уровень. По этой причине практически каждая группа чуть ли не любого колледжа демонстрирует такой саунд и такой драйв, какой труднодостижим для наших самых прославленных рок-н-рольщиков. Я часто смотрю сейчас отечественные фильмы шестидесятых-семидесятых годов. Многие помню ещё с детства, помню, как они мне не нравились. Многие раздражали. Да и сейчас вижу: так себе кино. Но это кино! В большинстве этих фильмов есть киноязык, есть стиль, видна работа. И очень хорошо виден некий средний уровень. А сейчас этого уровня нет. Пожилые мэтры на контекст не влияют. Они либо находятся в полувменяемом состоянии, либо исходят желчью по поводу сегодняшнего состояния культуры, либо создают произведения для узкого круга ортодоксальных поклонников и некоего круга специалистов. Есть среди них достойные люди, которые преподают студентам и давно уже не выходят на съёмочную площадку. Ну и ещё всё просвещённое киносообщество ждёт завершения многолетнего труда любимого и прекрасного Германа-старшего. Ждёт с надеждой, сомнениями и раздражением, мол, сколько можно ждать. Но даже если это будет подлинный шедевр, он не может составить контекста. И в хорошем же смысле скромные работы Хлебникова, Попогребского и некоторых других только и дают возможность сказать, что не всё потеряно. Но на самом деле состояние плачевно.

А главное, совершенно не чувствуется поступков. Наоборот, чувствуется их отсутствие. Для произведения искусства поступок художника – часто самое главное. И в этом смысле фильм «Пыль», сделанный на карманные деньги, – гораздо больший поступок, чем вся жизнедеятельность Тимура Бекмамбетова, наибольшие достижения которого приходятся на начало творческого пути, когда он снимал замечательную рекламу.

На днях пересмотрел в очередной раз фильм «Бег» Алова и Наумова. Очень рекомендовал бы тем, кто гордится слезами, выжатыми из них фильмом «Адмирал», посмотреть «Бег». Вот где поступок! В голове не укладывается, как можно было снять такое кино тогда. Я даже не буду говорить о художественных достоинствах фильма – у него сплошные достоинства. Но как им тогда удалось в такой тональности сказать о трагедии белого движения?! Какое у всего этого обаяние. Какая любовь! Какое чувство Родины! Да и патриотизм, в конце концов. Поклонники «Адмирала», не сочтите за труд, прочтите «Белую гвардию» Булгакова – или посмотрите «Дни Турбиных». Да даже в фильме «Адьютант его превосходительства», при всей его идеологической заданности, гораздо больше благородства и аристократизма.

Не надо гордиться своими слезами во время просмотра таких кинофильмов, как «Адмирал». Ох, не надо! Эти слёзы так же легковесны, как смех, вызванный телевизионным юмором. Лёгкость, с которой сейчас извлекаются смех и слёзы, поражает.

И ведь всё так стремительно меняется. Если полтора года назад я гневался и даже рассуждал о пошлости и бессмысленности Петросяна, то сейчас он вспоминается как что-то чуть ли не милое и ностальгическое. Его место заняло такое!.. Если несколько лет назад мы думали, что Сердючка – это всерьёз и надолго, то сейчас она/он – далёкое воспоминание. Если Ксения Собчак ещё совсем недавно была образцом беспредельной наглости и пошлости, то теперь она выступает чуть ли не экспертом по вопросам культуры. Во всяком случае, её мнение кем-то востребовано. Если П. Листерман издаёт книгу, и кто-то её покупает, и на эту книгу расходуется бумага, а для того чтобы сделать эту бумагу, рубят деревья… Если Егор Кончаловский продолжает снимать кино, и кто-то потом покупает билеты в кинотеатр… Этот ряд бесконечен. Думаете, мне не больно видеть людей, которых я считаю своими коллегами и даже друзьями и которые вдруг начинают вести отчаянно пошлые программы на НТВ, и в этих программах показываются в обнимку именно с теми образцами пошлости, с которыми ещё совсем недавно пытались бороться…

Не думайте, я не пытаюсь сгустить краски. Я далёк от кризисного и отчаянного мировосприятия. Просто иногда накатывает.

Хочу сказать тем, кто написал, мол, пусть снимают, пусть делают, вы не лезьте, не критикуйте, не навязывайте никому своего мнения, короче, помалкивайте, мол, когда-нибудь количество перерастёт в качество. Простите, не могу. Полагаю, что заработал право не только иметь своё мнение, не только его высказывать, но и на нём настаивать. И из того количества, которое мы имеем, никакого качества не возникнет. Не может из этого потока выкристаллизоваться что-то настоящее.
Но и сердиться на всё это нельзя, я понимаю. Нельзя начать делать что-то в пику и вопреки тому, что происходит. Ничего не получится. То, что делается вопреки, вырастает из того же корня, что и то, вопреки чему это делается. Настоящее появляется из чистого замысла.

Хочу ответить на ряд вопросов по книге, которая скоро выйдет. Книга «Год жжизни» будет очень простой по сути. У меня было большое желание включить в книгу ряд комментариев ОТСЮДА, потому что на многие комментарии я реагировал, и именно они определили содержание многих высказываний. (Я очень не люблю слово «пост».) Но от этой идеи пришлось отказаться в силу трудности выбора и оформления такого рода текстов в цельную книгу. Было желание снабдить книгу диском, который бы содержал фотографии, видео и музыку. Но от этой идеи тоже отказались, потому что это была бы не совсем книга, а что-то среднее и ненужное (потому что всё равно понадобился бы компьютер). В итоге пришли к тому, что книга будет представлять собой классические дневниковые записи, из которых удалены становящиеся непонятными по прошествии времени или без комментариев куски. Так что книга совсем простая, но при этом внятная (улыбка).

После того как ЖЖ стал для меня регулярным делом, я обнаружил, что стал меньше давать интервью. Намного меньше. Я часто не вижу поводов для контактов с прессой, потому что полагаю, что и так уже высказался на ту или иную тему в ЖЖ. Да и при нечастых встречах с журналистами я всегда слышу вопросы или ссылки на свой журнал.

Когда что-то объясняю по поводу того, что было непонятно в предыдущем тексте, часто читаю, мол, что вы оправдываетесь, не надо оправдываться. Меня это удивляет: в моих объяснениях не содержится оправданий. НИКОГДА. Просто я уверен, когда возникает непонимание или недопонимание, нужно пытаться сказать о том, что не понято более внятно или подробнее. И я не устаю это делать.

Я искренне убежден: если есть возможность говорить и обсуждать – надо это делать. Не существует запретных или закрытых тем. Если такие темы возникают, накапливается непонимание, недоверие, а часто и взаимный страх. Надо начинать разговор, даже если ты не видишь шансов к тому, чтобы он привёл к конкретному результату. А если разговор ни к чему не приводит, необходимо начинать следующий. Если мы продолжаем говорить, значит, мы друг от друга не отказываемся.

Сказать, что я не намерен разговаривать на ту или иную тему, сказать, что это не телефонный разговор, сказать, что я ещё не готов на ту или иную тему разговаривать, оставить за собой последнее слово, выкрикнуть что-нибудь напоследок и бросить трубку или хлопнуть дверью – самое простое, иногда приятное, чаще всего кажущееся достойным и безусловно тупиковое высказывание.

Лет пять-шесть назад, устав от внимания журналистов и раздражаясь на постоянно повторяющиеся вопросы, а главное, сердясь на то, как неадекватно и невнятно потом выглядят изложенные журналистами мои высказывания, я твёрдо решил говорить и отвечать только на те темы и вопросы, которые очевидно интересны тому, кто спрашивает, и небезразличны мне. Я раз и навсегда отказался от участия в фиктивных и бессмысленных разговорах. А ЖЖ укрепил меня в этом. Так что я благодарен всем тем, кто задавал и задаёт ЗДЕСЬ существенные вопросы, высказывается искренне и сильно… Всем тем, кто поддерживает мой интерес и ответственность к тому и перед тем, что ЗДЕСЬ происходит.