Здравствуйте!
Крыльцо, ведущее на веранду и дом, совсем небольшое, в четыре ступени. Каменное, точнее, бетонное, покрытое маленькой керамической плиткой 10 на 10см., такой, какую мы помним по школьным столовым, общественным уборным и баням. Коричневые и бежевые, уложены в шахматном порядке. Плиточки лежат так, как их клали тогда, в советские времена, без чётких швов, кривенько. Пара плиток утрачена. Я рассматривал это крыльцо, пока открывали дверь, и постоял на нём, когда все уже вошли внутрь и включили в доме свет. Свет необходимо было включить, потому что все окна наглухо закрыты и даже заколочены железными листами…
Перед тем, как шагнуть в дом я почувствовал лёгкое головокружение. Я понимал, что для меня происходит важное событие. Но ничего особенного не чувствовал. Только сердцебиение, головокружение – и всё.
Из открытой двери дома наружу в знойный воздух вырывался запах нежилого дома. Дома, который всю зиму, а точнее, уже которую зиму подряд не топили. В этом запахе всегда есть что-то тёмное, влажное, затхлое, нежилое. Очень грустный запах.
Возле самой двери на веранду, буквально при входе, на гвоздиках висела какая-то одежда. Какое-то старое пальто, чёрное, с чёрным блестящим подкладом, вельветовое пальтецо, женское, светлое, и что-то непонятное, довольно длинное, голубенькое. Одежда висела привычно, как будто её набросили на гвоздик с тем, чтобы снова вскоре надеть на плечи, но так с этого гвоздя и не сняли.
— А это его любимый халат, — было сказано про непонятно голубую одежду. — Он из него здесь почти не вылезал. Он в нём на многих фотографиях.
Я машинально протянул руку и потрогал висящий халат. Стёганный, похожий на узбекский, но очень необычной расцветки. Поношенный, но целый. Слегка влажный от того, что висел в непроветриваемом и нетопленном помещении. Но какой-то совершенно, абсолютно настоящий. Реальный, не музейный. И поэтому, в самом лучшем смысле тёплый. Сказано же было – любимый халат. Мне сразу стало как-то хорошо. Радостно. И совершенно ушло, вылетело из меня то самое чувство, с которым приходят к мемориалам или в дома-музеи.
В доме я увидел абсолютную и, можно сказать, безупречную красоту. Красоту, которая была целиком и полностью продумана и сделана Андреем Тарковским, для того, чтобы в этой красоте жить и эту красоту постоянно видеть. Это, конечно же, дом и жильё большого художника. И хоть прошли десятилетия с того момента, как он вышел из этого дома и никогда в него не вернулся, и что-то из дома исчезло, а какие-то детали переставлены или утрачены, но основа дома видна и она проста и прекрасна.
Вход в дом не посередине. Он как бы смещен влево. И от него идёт длинный, узкий коридор, упирающийся в окно, под которым стоит большой обеденный стол и по три стула вдоль стола с двух сторон у стен. Слева и справа по две двери и большой, старинный буфет позапрошлого века. Буфет массивный и весь-весь резной, весь в кружевах и узорах. Думаю, что французский или испанский, хотя я небольшой знаток.
Буфет этот не покрыт лаком, он красноватого дерева и выглядит потрясающе свежо. Это потом мне расскажут, что Андрей Арсеньевич многие дни и недели стеклышками скоблил его, очищая от старой краски, лака и шлифуя. Заматывал бутылку в тряпочку, разбивал её во дворе, а потом стёклышками чистил и чистил гладкие поверхности и все мельчайшие детали резьбы. Делал это, не торопясь, и даже, как мне сказали, с удовольствием. После того, как мне об этом сказали, я долго стоял возле этого буфета, гладил его и понимал, что я бы такого не смог сделать, никогда, даже если б это было заданием или наказанием. Во мне точно нет ни того упорства, ни умения что-то делать собственными руками. Я бы наверное кого-то уговорил или убедил бы сделать это за себя…
Во всём доме стены белые – белёные. Потолки тоже с оставленными и выделенными чистыми, деревянными балками. Потолок ни высокий, ни низкий – какой надо.
В коридоре и во всём доме пол дощатый, мощные плахи. Лежат идеально, не скрипят и не прогибаются, положены давно, видимо, при строительстве. А дом построили в 30-е годы. В центральном коридоре полы покрасили какой-то светлой краской. В комнатах доски не крашены. Тоже когда-то всё было скоблено стёклышками. К коридоре пол покрасили только потому, что женщины взмолились и уговорили Андрея Арсеньевича всё-таки доски покрасить, потому что мыть некрашеное дерево было ужасно трудно. Как мне сказали он поддался, но далеко не сразу. Хотел, чтобы всё было чистое и натуральное.
Слева у входа жилая комната сына Андрея и, видимо, бабушки. В ней две старинных кровати, большой антикварный шкаф и очень толстая деревянная полка, которая закреплена за стену и подвешена на железных цепях. Полке в функциональном смысле не нужно быть такой толстой, но получилось очень красиво. На полке стоят разнообразные предметы: книги, иконы, какие-то безделушки, старая бутылка тёмного стекла. Но на этой полке как бы что ни стояло, всё равно будет казаться продуманным.
Вход на кухню слева дальше по коридору. Буфет как раз стоит между дверьми в комнату сына и на кухню. Двери кажутся старинными из-за того, что очень-очень простые и без каких либо излишеств.
Кухня единственное место, которое выбивается из общей строгости дома. Даже Тарковский ничего не смог бы сделать и оправдать в интерьере советские холодильники, раковину, а также необходимую на кухне кафельную плитку, полочки для посуды и прочее. Кухня напоминает дачные кухни тех времён. Плитка на стене очень забавная: часть плиток большие, толстые, с выпуклыми деталями и, явно, взята откуда-то, возможно из какого-то панно или из отделки какого-то весьма необычного помещения. Остальные плитки какие-то светленькие, маленькие, приклеены так же кривенько, как на крыльце. Про большие плитки было сказано, что привезли их откуда-то из Прибалтики, потому что маленьких на всю стену не хватило. Плитку тогда было очень трудно раздобыть. Да и приклеили, как смогли.
Посуда на кухне помнит своего хозяина. Тарелки не антикварные, но хорошие, простые, белые, с минимальным орнаментом. Стаканы и рюмки были разномастные. Какие были куплены Тарковским и успели ему послужить, а какие появились после – уже никто не помнит.
С правой стороны дома спальня и у входа в дом также справа – кабинет. В кабинет я вошёл в самую последнюю очередь.
Н всех окнах в доме висят занавески. Занавески, по-моему, льняные и, как мне сказали, для каждой комнаты были занавески особого цвета и красили их тайком мастерицы на Мосфильме. Теперь эти ткани выцвели, причём, отчётливо видны на этих занавесках проёмы окон. Там, где падал свет, ткани абсолютно выгорели, по краям же и внизу ещё угадывается тот цвет, которого хотел добиться хозяин дома. Покрывала на кроватях из той же ткани и покрашены там же и теми же руками. Видимо, красители были очень не стойкие. Но в выцветших этих тонах есть что-то величественное. В них есть что-то древнее, то есть, они выцвели сильнее, чем должны были за те 30 лет, которые дом стоит без Андрея Тарковского.
Каждый стул, каждый шкаф в доме имеют историю. Весь этот антиквариат с большим трудом раздобывался Ларисой, женой Андрея. Каждый стул, каждый предмет не случайны. Из-за этого интерьеры дома абсолютно вневременные. Я не берусь определить стиль этих интерьеров. Отчасти его можно назвать древне-русским, но, при этом, всё живое, всё удобное и всё, несмотря на заколоченные окна, светлое. Свет ещё былых лет прямо чувствовался и был слышен в каждой комнате. Свет того времени, когда в этом доме шла настоящая жизнь, и когда в нём, хоть иногда, случалась радость и даже, как писал сам Тарковский, счастье.
Я отчётливо чувствовал этот свет и вдруг услышал:
— Это был очень светлый дом. Андрей очень любил открывать все окна, и чтобы в комнатах было как можно дольше светло и не нужно было включать электричество.
В кабинете мне очень понравилось!!! Я подчёркиваю это слово, понравилось! Мне там сразу стало хорошо, удобно, приятно, и всё понятно.
Слева от входа в кабинет, у стены, рядом с дверью – книжный шкаф. Точнее, полки. Книг много. Все очень разные. Я с удивлением обнаружил на этой полке даже пару томиков Александра Дюма, ещё макулатурного, советского издания (это были дефицитные книги, которые можно было приобрести только сдав какое-то количество макулатуры). Как Дюма оказался в кабинете Тарковского!!! Но я улыбнулся Королеве Марго.
Рядом с Дюма нашёл книгу о Дюрере, которая была упомянута в дневнике. Я хотел бы ещё по-изучать эту полку, но меня тянуло к другим предметам.
Представьте себе комнату, в которую ты входишь, и перед тобой в дальней стене три окна, довольно узких, но их три. И в стене с правой стороны, ближе к углу – ещё окно. То есть, ясно, что комната была очень и очень светлая. Слева, строго посередине, большой камин, крайне необычной формы. Он не очень высокий, но широкий, и он, конечно, является каким-то смысловым центром комнаты. Камин похож на печь, потому что кирпичный, оштукатуренный и побеленный, как печка. По чёрным внутренностям камина видно, что он был не декорацией. Мне сказали, что его хорошо сложил местный печник, хотя и не очень представлял, как делаются камины. Андрей с удовольствием его топил и любил это дело.
Рабочий стол стоит у дальней стены под средним окном. Он стоит торцом к стене. Рабочий стул – слева так, что сидя можно было смотреть прямо в окно правой стены.
Стол необычный. Его нельзя назвать письменным. У него нет тумб и всего пара выдвижных ящичков, да и те небольшие. На столе ничего не стоит. Зелёным сукном стол напоминает карточный игровой столик. Гнутые ножки. Не понимаю первоначальное предназначение этого стола. Может быть, для пасьянса. Не берусь судить. Но стол очень красивый и приятный. Как много пишущий за столом человек могу сказать, что стул и стол очень удобные. Интересно, были ли какие-то любимые предметы на этом столе? Но сейчас нет ничего. И мне кажется, что так оно и было. Главное, было то, что можно было смотреть в окно прямо перед собой.
— К сожалению тот вид, который был в этом окне теперь уничтожен, — поймав мой взгляд, сказали мне. – Он очень любил здесь сидеть на закате. А солнце как раз в этом окне и садилось. Теперь деревья повырастали, но деревья-то – это не беда. А вот дом этот ужасный, его никуда уже не убрать. А раньше была удивительная даль, возможно из-за этой дали и заката он этот дом и выбрал.
Я тут же вспомнил историю про домик и участок за 400 рублей. Да! Кто тогда мог предположить…
А ещё я вспомнил совсем недавнюю свою историю и очень похожую. Два года назад мы переехали в тот дом, в котором живём сейчас. Очень долго шла реконструкция, и нам уже не терпелось поскорее переехать в наш дом, который мы давно купили, но он требовал серьёзнейшего переустройства, а точнее, полной реконструкции. Дом довоенный, кирпичный, построенный так же, как дом Тарковского в 30-е годы.
Хотелось сделать всё идеально, чтобы въехать и сразу жить без ремонтов и серьёзных доделок. Хотелось, чтобы дом и садик были такими, чтобы можно было отдохнуть от кажущейся бесконечной стройки. И вот мы въехали и наслаждались особым образом жизни, который дарит отдельный дом. Никакая, даже самая большая и дорогая квартира никогда не даст таких ощущений.
Но по соседству, точнее, прямо у нас за оградой громоздились безобразные гаражи, на которые смотреть было страшно, и каждый раз мне эти гаражи портили настроение. Однако, никаким образом на их внешний вид повлиять я не мог. И вдруг, хозяин этих гаражей вышел ко мне с неожиданным предложением эти гаражи купить, и заломил за них такую цену, что мне стало скучно и грустно. Я немедленно отказался, сказав, что цена несуразная и предложил другую цену сильно меньшую. Я сказал, что никому, кроме меня, эти гаражи не могут понадобиться, и что я воспринимаю это предложение, как шантаж.
Но собственно это и был шантаж. Потому что, действительно, эти гаражи могли понадобиться только мне и только для того, чтобы их убрать. Однако, хозяин уверил меня, что вместо этих трёх гаражей запросто можно построить хоть и небольшой, но дом. Это вполне реально, и соответствующие документы у него готовы. Я категорически отказался и сказал, что он не там ищет простака. Но чрез какое-то время я стал наблюдать подъезжающий к этим гаражам автомобили, из этих автомобилей выходили люди, и хозяин показывал им строения. Я счёл это инсценировкой и опять же шантажом.
Всё это длилось довольно долго, пока как-то раз Лена (моя жена), глядя в окно не сказала:
— Женя, мы же намерены в этом доме жить и жить. Пойми, может случиться такое, о чём ты будешь потом всю жизнь жалеть.
Я тут же позвонил хозяину гаражей, и согласился на его условия. Сейчас этих гаражей нет. В окно виден закат и озеро…
Я стоял тогда в кабинете, думал о своём и не заметил, как меня оставили одного.
Окончание следует.
Ваш Гришковец.