Здравствуйте!
Ужасно не люблю ранние вылеты. Стараюсь делать всё, чтобы полететь куда-то не рано, а лучше днём или вечером. Но иногда приходится вылетать утром, попросту из-за того, что нет дневных или вечерних рейсов. Не люблю утренние вылеты, потому что перед ранним и обязательным подъемом плохо сплю или не могу уснуть вовсе. Опасаюсь уснуть крепко и проспать, поэтому забываюсь короткими снами и в ужасе несколько раз просыпаюсь, думая, что все пропало, и я безнадежно опоздал.
Вот позавчера вылетал рано, и ночь перед вылетом практически не спал. Зато два часа, приблизительно с четырёх до шести утра слушал соловья. Думаю, что я в первый раз так близко и так долго слушал пение этой птицы. И с уверенностью могу сказать, что прежде мне не попадался такой талантливый соловей.
Я не раз слышал соловьев во время утренней или ночной рыбалки или слышал их пение, которое долетало издалека из темного прохладного леса или с другого берега реки. Но это все были непродолжительные и не очень внятные трели, которые что-то прерывало, или менялся ветер, и с ним улетал звук. А в этот раз соловей выбрал себе место совсем близко, можно сказать, за окном… И утро было безветренное, и никто не посмел его спугнуть или хоть как-то помешать его пению.
Черт возьми! Мне совершенно непонятно, как такая маленькая птица может издавать такие громкие звуки. Где в этом крошечном существе находятся сами механизмы, какие-то резонаторы, какие-то голосовые мышцы, чтоб производить столь сильные и разнообразные звуки… Начал он свое выступление почти ровно в четыре утра. Начал с какого-то громкого постукивания. Он именно издавал стукающие звуки, как будто били по звонкой деревянной коробочке. Он постукивал и, кажется, сомневался, петь ему сегодня или нет. Потом он стал посвистывать, сначала коротко, потом длиннее… Потом, за пару кварталов от моего дома проехала с сиреной либо карета скорой помощи, либо пожарная машина. Соловей услышал сирену и почти повторил ее, но как-то нежно и красиво. Видимо, эта сирена подсказала ему некую музыкальную идею, и он начал… Что он делал! Он то шептал, то от невнятного и едва слышного шепота переходил медленно, но мощно к каким-то таким децибелам, что хотелось сделать его чуть-чуть потише из опасения, что он разбудит спящих детей. Казалось, что его возможности в смысле громкости и силы звука останавливаются его собственным желанием и вкусом, а на самом деле, они безграничны.
В его исполнении чувствовалась даже какая-то композиция, чувствовалась определенная, только ему одному ведомая и понятная тема.
Я притаился у окна, пытался разглядеть его в ветках дерева. Было слышно и было ясно, что он где-то совсем рядом. Совсем-совсем близко. Но я его не увидел. А приблизиться вплотную к стеклу опасался, боялся спугнуть. Страшился прервать его выступление.
Пел он долго, в какие-то моменты стал повторяться, и я как-то подустал его слушать. То есть всё было как во время нормального симфонического концерта или во время прослушивания оперы. Все арии не могут быть одинаково прекрасны и сильны. И у соловья было несколько вполне проходных фрагментов. Но к финалу он выдал такое, что стало ясно, что вот пошла кода, что все почти два часа его музыки были устремлены к этому финалу… Я не могу даже попробовать описать того, как он закончил свое утреннее выступление. Но просто поверьте – это было мощно, прекрасно и впечатляюще.
Когда он замолчал, наступила полная тишина. Полнейшая! Во всём пространстве за окном и у меня в доме ничто не звучало: не шумел ветер, не текла в трубах вода, не проезжали автомобили. Абсолютная тишина. И только минуты через две после того, как соловей замолчал, а замолчал он так, что было ясно, что больше он, по крайней мере сегодня, не продолжит… Только минуты через две полной тишины где-то каркнула ворона, потом ещё одна, потом на дороге возле дома зачирикали воробьи, закачалось и зашумело дерево, засвистел зяблик, потом включились скворцы и прочая пернатая попса. Они все молчали, пока пел соловей…
Скворцы и зяблики – хорошие певуны, репертуар у них, хоть и не очень разнообразный, но все-таки милый. Скворцы поют много, громко, и в пении весьма трудолюбивы. Мне нравится, как поют скворцы. И зяблики нежно и трогательно поют. Но по сравнению с соловьем они все просто ремесленники. Соловей – это, конечно, существо другого уровня и порядка, а тот, которого я слышал позавчера, был какой-то выдающийся, какой-то гений среди соловьев…
Я совершенно убежден после этого утреннего концерта, что соловьи поют не просто так, и что они поют не для того, чтобы охмурить самочку и продолжить род. Они поют для человека. Потому что только человек может получить то впечатление, на которое рассчитана соловьиная музыка. И я так же уверен, что соловьи без слушателя, то есть без человека, так петь не будут. Вот только мы никогда не сможем узнать, поют соловьи где-нибудь в лесу без человека, или не поют. Потому что если мы их слышим, значит они поют для нас. И в этом смысле даже установленная в лесу звукозаписывающая аппаратура соловья не обманет. Он же будет понимать, что если это записывают, то значит, это услышат.
Завтра отправлюсь в вологодскую губернию. Сначала в Череповец, потом в Вологду. Очень мне нравится вологодчина. Нравится вологодский выговор… Давно там не был, еду с радостью.
А в Москве полетел пух. Красиво, конечно. Но для аллергиков, а стало быть, и для меня в их числе, в столице какой-то пуховый ад. Странно испытывать ненависть к дереву, но вот испытываю жгучую непреодолимую ненависть к тополям. И возникает подозрение, что тополь производит этот пух тоже исключительно для человека.
Ваш Гришковец.