Здравствуйте!
В Нижневартовске, помимо описанной мною гостиницы, есть ещё немало странного. Например, едешь по улице, которые все кажутся одинаковыми… Если ездить по Нижневартовску ночью, а город неплохо освещён, если города не знать, а везти вас будет знающий человек, то город вам покажется огромным. Белые девятиэтажки, девятиэтажки… Белые берёзы… А просто вас возили по кругу. И если не читать вывесок названий магазинов и заведений, то город вам покажется одним бесконечным проспектом где-то на новостройке. Городу-то всего сорок лет. И отчего-то понятно, что ему отведено прожить максимум столько же.
Так вот… Странным и непонятным кажется в городском пейзаже Нижневартовска название кафе — «АЛЬФОНС МУХА». Неожиданно, правда?! Но жители Нижневартовска, видимо, привыкли ко всему и не удивляются такому диковинному названию. Хотя далеко не многие из них знают имя знаменитого художника Альфонса Марии Мухи, несколько репродукций которого висят на безликих и скучных стенах кафе в Нижневартовске. И парижский модерн этих картин сильнейшим образом контрастирует с реалиями Нижневартовска.
Мы были в Нижневартовске в понедельник и вторник. Немногочисленные кафе, рестораны и немногие питейные заведения города напрочь пустовали. И только в баре под названием «Бутлегерс» ко мне неожиданно подошёл парень, который меня не узнал, но которому нужно было срочно с кем-то поговорить. Он подсел ко мне, предложил выпить с ним чаю, потому что, как он сказал, ему уже на сегодня хватит, и он может только чай. После чего он мне и слова не давал вставить, так как я ему нужен был только в качестве слушателя. Он произвёл впечатление человека, который лет пять не видел людей и лет семь не разговаривал. Он очень быстро и очень радостно сообщил мне, что последние две недели был в разъездах и побывал аж в Новосибирске, Томске и Омске. От этих городов, особенно от Томска он был в изумлении!
Он сказал, что понял, что надо путешествовать и что мир огромен. Что в Тюмени он иногда бывает и что Тюмень прекрасна, но, оказывается, есть и другие удивительные места. Я думаю, что парню лет двадцать восемь — тридцать. Но если бы я видел только его глаза и они были бы не пьяны, я решил бы что это глаза тринадцати- четырнадцатилетнего человека.
Он с восторгом, который он выражал разными интонациями, но одними и теми же матерными словами, показывал мне на своём телефоне виды Томска: «Вот, гляди, это у них там дворец юстиции, а это, гляди, у них фонтан, а вот это, гляди, я», — на всех фотографиях, которые он показывал, можно было разглядеть маленькую фигурку, стоящую по стойке смирно, и он всегда радостно указывал, что это он. — «А это ихняя набережная. В Тюмени, конечно, набережная лучше, я тебе потом покажу. Но в Томске девчонки красивЕе. Они какие-то весёлые, разговаривают. А это у них на набережной Чехов стоит. Какой-то Чехов у них х………й! А вообще город ох……… (тут он употребил слово, которое обозначает, что город Томск очень хороший)! Вот тут мы ели. Это Димка, он теперь в Томске живёт. Это он меня позвал. Это ихняя телевышка… В общем, я понял: буду по стране ездить, так много всего интересного в мире!»
Напоследок он признался, что ему моё лицо что-то напоминает, и на всякий случай сфотографировался со мной. А я понял, что вот такими глазами надо смотреть на наши городки и города. Но где ж такие глаза взять? Где же отыскать такую незамутнённую призму?
А на следующий день после отъезда из Нижневартовска мы проехали около трёхсот километров по вполне хорошей дороге и оказались в городе Сургуте.
Лучшей гостиницей города Сургута считается отель «Медвежий угол». Стены этой гостиницы также плотно увешаны портретами артистов, которые в разные годы приезжали порадовать нефтяников за деньги оных. Лица были те же, что и в Нижневартовcке, и даже одежды были те же самые. Вот только блондинки не хватало… В этой гостинице тем, кто любит тишину, спокойствие и имеет возможность подольше поспать, останавливаться категорически не порекомендовал бы. Уникальность Сургутского «Медвежьего угла» (я думаю, мировая уникальность) и его же исключительность заключается в том, что в этом невысоком здании, предназначенном для проживания и отдыха гостей города, боулинг сделан на верхнем этаже. Представляете!!! То есть, грохот от катающихся шаров и двигающихся механизмов слышен практически в любом номере гостиницы. Так что жить я там не смог. А поесть в ресторане этого отеля порекомендовал бы. Ничего вкуснее в городе Сургуте не сыщете.
После беглого взгляда на Сургут может показаться, что основной род занятий людей в городе — это игра в боулинг, бильярд, а после — омовение в банях и саунах. Я нигде в стране не видел такого количества боулингов, бильярдных клубов и бань на душу населения.
Сургут — самый большой город Ханты-Мансийского автономного округа. Он самый большой и старый. В нём я общался со многими людьми моего возраста, которые всю жизнь в нём прожили. Я давно слышал о Сургуте. Со мной на курсе училась студентка из Сургута, которая всегда говорила о своём городе в превосходных степенях и стремилась туда вернуться. Всякий житель Сургута, встреченный на югах, будет вам говорить о том, как прекрасен город, как они там здорово, дружно и богато живут…
Помню первый свой приезд в Сургут. Было тепло. Я решил прогуляться тёплым вечером, но летало столько комаров, что прогулка не доставила большой радости. А комары были шикарные. Здоровые. На следующий вечер комары так же лютовали, и я видел дам, которые выбегали из машин в нарядных платьях и спешили в закрытые помещения, атакованные кровопийцами. Я сказал своему знакомому, что сочувствую местным модницам, которые не могут в тёплое время года покрасоваться в открытых нарядах. А тот мой знакомый, он был пробитым фанатом Севера и подлинным патриотом города, будто пропустил мои слова мимо ушей и радостно сказал мне: «Это всё херня! Ты в июле прилетай. МошкА пойдёт!!!» — сказав это, он радостно сжал кулак и потряс им, как бы показывая ядрёность и качество мошкИ.
А Сургут лично меня в этот раз встретил странно. Дело в том, что за месяц до моего приезда и когда больше половины билетов на спектакль были раскуплены, из местного драматического театра, где и должен был проходить спектакль, нам поступил отказ в его проведении. Для моей команды и для меня это был настоящий шок. Такого с нами за все двенадцать лет работы не случалось. Билеты же были в продаже! Между нами ещё пятнадцатого февраля были подписаны документы. Подписывала их директор, которая спустя два месяца вдруг решила нам отказать. Отказать по той причине, что в начале мая у них должна состояться премьера спектакля «Мой бедный Марат» по Арбузову.
Наш спектакль был намечен на семнадцатое мая. Но никакие наши просьбы и аргументы, мол, билетов уже куплено много, мол, мы можем поставить свой спектакль очень быстро и очень быстро его убрать, не имели никакого результата. Ответ был один — у нас премьера и мы не будем разбирать декорации.
Пьеса «Мой бедный Марат», в которой всего три персонажа, обычно, во всей истории её постановок не требовала больших и громоздких декораций. Наоборот. Обычно, в лучших постановках, это была лёгкая, условная сценография. Но в Сургуте могло быть иначе. Всякое бывает! Мы даже делали предложение вообще закрыть занавес, и я бы спектакль сыграл на авансцене. Только бы не отменять!!! Люди же покупали билеты больше чем за два месяца! Люди давно ждали! Да и мы, в отличие от государственного театра, все издержки приняли бы на себя… Нет — и всё! Премьера — и никаких тебе заезжих штучек!
В итоге, нам пришлось пернести спектакль на другую площадку, которая меньше и не смогла вместить всех желающих. Но какого было моё удивление, когда по приезду в Сургут я ознакомился с репертуаром отказавшего нам театра на май месяц. Я выяснил, что в мае месяце театр был задействован всего неделю. А в то время, когда мне пришлось исполнять спектакль на другой площадке, театр вообще пустовал, потому что труппа была на выезде с премьерой, а стало быть, и с декорацией. То есть, большой театр с репертуаром и с труппой может позволить себе целый месяц играть всего семь спектаклей. А задействовано в большинстве исполненных в этом месяце спектакле всего три актёра. И при этом отказывать приезжему коллеге в сцене.
К тому же, мой спектакль — это всё-таки не абы какая пошленькая антреприза, не водевиль и не какое-то театральное шарлатанство. Спектакль «Дредноуты», который не пустили на сцену Сургутского театра, был в своё время номинирован на национальную премию «Золотая маска», это если сургутскому театру нужны какие-то рекомендации и знаки качества. Но помимо всего прочего в решении руководства драмтеатра ещё видно полностью наплевательское отношение к собственной публике, к элементарной профессиональной этике, к некому театральному сообществу и к элементарному сибирскому гостеприимству.
Я взял, распечатал и изучил репертуар сургутского театра за последние годы. Это многое сообщает о культурной жизни города. Директор театра (не буду называть её), она же и главный режиссёр, она же и мама ведущего артиста делает в своём театре всё, что хочет. А хочет она ставить сама какие-то литературно-поэтические композиции, которые, разумеется, никакого отношения к настоящей театральной деятельности не имеют. В репертуаре театра идут такие пьесы, которые даже в мои юные годы, которые проходили при советcкой власти, казались архаичными, или авторов современных пьес, неизвестных никому, кроме руководства сургутского драмтеатра. Ставят эти пьесы какие-то московские «хлестаковы» или совсем экзотические персонажи типа режиссёра из Египта. Сам репертуар театра и количество спектаклей, проводимых в нём, внятно говорят об отношениях города и театра. Город и театр живут отдельной жизнью. Если бы в городе была театральная публика и театральная общественность, то никто не позволил бы местному театру жить в состоянии некой богадельни. А если бы театр интересовался своим зрителем, то постарался бы предложить своим землякам что-то более вразумительное, чем то, что есть у него на афише.
И полуразрушенный, обветшалый театр с убогой афишей, и изобилие фотографий в фойе сургутской гостиницы «Медвежий угол», а на этих фотографиях весь набор отечественного шансона и все лица, любимые «Комсомольской правдой» и телепрограммой «Ты не поверишь», говорят многое, если не практически всё о содержании культурной жизни города.
Конечно! Гораздо труднее разбираться с местной культурой и с произволом тех, кто ей руководит, труднее наполнять ежедневно жизнь города каким-то содержанием, труднее и неприятнее людям платить действительно достойные зарплаты, следить за тем, чтобы продукты в магазинах (а я специально прошёлся по многим) были хорошего качества и не были вдвое дороже, чем в целом по стране, чтобы медикаменты не были вдвое и втрое дороже, чем где-либо, чтобы медицина была на уровне или даже выше некого уровня, поскольку жизнь в этих северных городах труднее и вреднее для здоровья, чем в не имеющих нефти регионах… Проще привозить на все городские и корпоративные праздники разных персонажей из телевизора, проще в качестве игрушки и предмета гордости для города завести хоккейную команду, проще беспрерывно в людях поддерживать уверенность, что они живут намного лучше, чем где-то…
А ещё прибавьте к холоду северных широт, к яркому, но холодному лету, к бесконечно долгой и тёмной зиме… Добавьте довольно суровые нравы, неулыбчивость лиц, постоянные предупреждения, которые я слышал: «Аккуратнее, аккуратнее, не говори так громко, ты всё-таки в Нижневартовске», «Нет, дружище, ты лучше туда один без нас не ходи, это всё-таки Сургут», «Знаешь что, ты лучше вообще в Нефтеюганск не езди, там жопа, нечего тебе там делать»… А ещё представьте себе на улицах Сургута и Нижневартовска, но особенно Сургута, большое количество лихих и очень недобрых кавказских молодых людей. Они летают по городу на своих наглухо затонированных автомобилях и многие гордо демонстрируют номера своих регионов. 05 — Дагестан, 95 — Чечня. Они чувствуют себя на этих северных землях ещё более вольготно, чем на своих южных… Их здесь гораздо больше, чем в целом по стране. Видимо потому, что здесь денег больше, чем в целом в стране. И от них исходит холод куда более лютый, чем от вечной мерзлоты.
Большинство разговоров на тюменских северах начинались местными моими знакомыми бравурно и почти каждый тост представлял из себя лозунг. Но после трёхсот-трёхсопятидесяти принятых на грудь грамм водки начиналось другое. Начинался рассказ, что всё очень сложно, что детей здесь учить в высшей школе негде и пришлось их отправить подальше и видятся они редко. И что к своим пятидесяти на этих северах у всех такое количество стандартных болячек, что вся пенсия и накопления, очевидно, пойдут на эти болячки, и что не видят они здесь ни черта, и что жизнь как-то — раз и пролетела, как какая-то северная пурга, да и зубы… «Я же, Женя, пока сюда не приехал, даже знать не знал, как зубы болят! А сейчас у меня своих-то… осталось… А мне-то лет-то всего…»
Едешь по этим северным городам — огни… довольно чисто, вечером улицы пустынны… И почему-то совершенно ясно, что эти города ста лет не проживут. Города эти кажутся неким оформлением нефтяных вышек…
Но в людях много жизнестойкости, изобретательности и хитроумия. Люди придумают, как им оправдать собственное существование и проживание в любом месте. Оправдают они себе всё, что угодно, потом оправдают себя, да ещё сумеют порадоваться и умудрятся других убедить в том что жизнь у них —лучше не придумаешь.
А спектакль в Сургуте прошёл прекрасно. Особо звенящая была тишина в какие-то моменты.
Про Ханты-Мансийcк разговор особый.
Ваш Гришковец.