Здравствуйте!
(продолжение)
Как только встретивший меня в аэропорту человек удалился, и за ним захлопнулась дверь, хозяйка дома встала с дивана и оказалась не очень высокого роста дамой с прямой и совершенно лишённой талии фигурой. Одета она была в светло-коричневое трикотажное платье с тонким пояском в том месте, где должна была быть талия. Она медленно развернулась, я на миг увидел профиль с острым, большим носом, острым подбородком, увидел идеальную осанку и выдающийся острый бюст. Дама повернулась в мою сторону, вышла из-за дивана, сделала пять-шесть шагов в мою сторону и я только тогда я увидел, что она, скорее всего, дама немолодая. В свои тридцать три года я подумал, что ей хорошо за шестьдесят. Она приблизилась, протянула вперёд сухую руку с очень длинными пальцами, я тут же в ответ протянул навстречу свою, она быстро схватила её, коротко тряхнула и сказала: «Лори».
Я чуть было не сказал: «Женя», — но вспомнил, какую трудность всегда вызывало у любых европейцев произнесение этого имени. Евгений, было для них ещё более трудным. Я вспомнил немецкий вариант – Ойген, потом французский – Ожен, и довольно робко сказал: «Юджин». Лори приподняла одну бровь, слегка улыбнулась и жестом пригласила меня к дивану.
Это потом она расскажет мне, что очень волновалась, узнав, что у неё будет жить русский. У неё были свои весьма забавные и типичные представления о русских. Фильмов Гая Ричи тогда не было. Но Борис из его фильма, весьма точно воспроизводит представление Лори о наших соотечественниках. И это несмотря на то, что она знала, что я театральный артист и литератор. Она мне рассказывала про то, как пыталась узнать, как живут, что едят и как предпочитают проводить время русские. Мы очень смеялись. Но тогда я этого не знал. И передо мной была на первый взгляд очень строгая и самая настоящая пожилая англичанка.
Она предложила мне сесть, я сел, она села напротив. После этого зависла минутная пауза. Я эту паузу не выдержал и чтобы хоть что-то сделать и нарушить тишину, откашлялся. После этого она тут же спросила меня, как я долетел, я конечно сказал, что долетел очень хорошо. Тогда она предложила мне решить, что я хочу выпить. Я подумал и попросил чаю. Она спросила: «С молоком?» Я, не задумываясь, кивнул головой. Её бровь снова приподнялась, неподвижное выражение её лица вдруг стало тем, к которому я вскоре привыкну. Она хрипло усмехнулась и сказала: «Интересно, кто из нас англичанин? Я никогда не пью эту дрянь», — и пошла на кухню готовить чай.
Я остался сидеть на диване и начал вертеть головой. Я стал разглядывать картины, какие-то гравюры, висевшие по стенам. Но их было совсем не много. Мебели вообще в этой гостиной было мало. На прекрасного паркета полу лежали ковры, каких я раньше в домах не видел. За время сибирского детства и юности я привык к коврам, висящих на стенах. А тут мои ноги стояли на таком ковре… Я тогда совсем в них не разбирался, но сразу понял, что ковёр прекрасный и настоящий. Вот только диваны, на котором сидел я и на котором сидела Лори, совершенно не вязались с общим интерьером. Они были очень ярко синими. Синими, что называется, «вырви глаз», и по этой синеве шли золотые вышивки головы медузы Горгоны. Я тогда ещё не знал, что Версаче ещё и делает мебель…
Через пару минут Лори вернулась с оловянным подносом в руках. На подносе стояла красивая классическая чашка, чайник, молочник и бокал толстого стекла с чем-то тёмно красным. Она поставила всё это на маленький столик, стоявший между диванами. Руки её заметно дрожали. Поставив всё принесённое на стол, она взяла бокал и сделала глоток. Из этого я понял, что чай мне придётся наливать самому.
Я наклонился, взял молочник, налил немного молока в чашку, потом взял чайник и медленно долил в чашку довольно тёмного чаю. Лори внимательно следила за моими действиями, и когда я это сделал, она прищурилась, достала откуда-то пачку длинных сигарет, щёлкнула зажигалкой и, почти прикурив, опомнившись, спросила меня, может ли она закурить, но спросила она таким тоном, что отрицательный ответ невозможно было себе даже вообразить. Я кивнул, заулыбался, Лори прикурила, затянулась, выпустила дым, и ещё сильнее прищурившись, спросила: «А что, в России всегда наливают молоко и чай в такой последовательности?» Я хотел ответить, что читал о том, что англичане издавна наливают сначала молоко и только потом чай, потому что молоко поднимается вверх и смешивается с чаем естественным образом, в этом случае чай можно не размешивать и такая последовательность, как утверждалось в первоисточнике, сообщает чаю неповторимый вкус. Но я так не ответил. Я просто сказал: «Да, именно так». Лори снова усмехнулась и сделала глоток из своего бокала. Впоследствии я узнаю, что это херес. Лори дома пила только херес. В кафе или в пабе она могла выпить чего угодно. Но дома она пила херес.
Некоторое время мы сидели молча. Я понемногу отпивал чай, понимая, что если я его допью, то делать мне будет вообще нечего. Лори же курила и смотрела куда-то вбок. Потом она затушила сигарету, встала, подошла к небольшому книжному шкафу, достала из него три огромных книги, полистала одну, потом другую. Вдруг радостно сказала: «О! Это здесь!» — подошла и протянула эту книгу мне. В руках у меня оказался второй том здоровенного географического атласа мира. Лори села напротив, пристально на меня уставилась и попросила, не мог бы я ей показать то место и тот город, откуда и прибыл.
Тогда я уже жил в Калининграде. В Лондон летел из Москвы. Но, открыв большую раскладку с картой ещё СССР, я подумал, да и указал практически в середину гигантской страны. Я показал город Кемерово. Родной свой город. Лори очень внимательно и долго смотрела, потом сходила за очками, и стала смотреть ещё внимательнее. Потом оторвалась от карты и сказала: «Сколько это миль отсюда?» В милях мне было трудно посчитать, но я прикинул и сказал, что больше шести тысяч километров. Лори присвистнула, развела руками и спросила: «Это что, Сибирь?» Я сказал: «Да. Это Сибирь. Но у нас эту часть страны называют Западная Сибирь». – «И что ты там делал?» — спросила она. – «Я там родился», — сказал я. – «Но мои родители, а также бабушка и дедушка тоже жили в Сибири». Она вновь на меня уставилась и коротко спросила: «За что?»
Продолжение завтра.
Ваш Гришковец.