Здравствуйте!
Как я рассказывал в предыдущей записи, перебирал я книги, с большинством из них прощался навсегда… Но в одной из коробок на самом дне я обнаружил книжку, которую не раскрывал и не листал с 1982 года. Эта книга называется «Пространство цвета или Заметки о советских художниках кино». В этой книге собраны статьи о великих художниках великого советского кинематографа, и в ней много эскизов, из которых когда-то родились в большинстве своём любимые наши фильмы. Эту книгу я получил в подарок на своё пятнадцатилетие. Т.е., практически – тридцать лет назад. Я взял эту книгу в руки, вспомнил все обстоятельства того дня рождения, на который я впервые не позвал одноклассников, потому что был с ними в контрах… То был грустный, наверное, первый мой взрослый день рождения. Взрослый, потому что меня тогда поздравляли только взрослые. И эта книга была весьма взрослым подарком. Я взял вчера её в руки, и из неё выпало несколько листочков, исписанных мелким почерком. На одном даже сохранились мои рисунки. Почерк не мой. Рисунки мои. Мне было четырнадцать, когда я прочёл написанное на этих листках. Я много раз тогда перечитывал написанное и в раздумье чего-то калякал ручкой или карандашом на свободных от записей пространствах бумаги. Трудно даже попробовать передать, какое значение в моей жизни сыграли эти листочки. Я не думал, что они сохранились. Я поднял их и даже задохнулся от изумления. Если рассматривать мою жизнь как некую историю человечества, то эти листочки как будто документы некой моей чудесной мистической и совершенно античной жизни. Это листочки из той моей эпохи, когда каждый момент и событие были наделены большим значением, и мне доставало сил всё переживать глубоко и сильно… Расскажу историю этих листочков.
В 1981 году, когда мне было четырнадцать, мои родители самым удивительным и счастливым образом приобрели путёвку за границу! По этой путёвке они должны были поехать в ГДР (в Германскую Демократическую Республику), а также в Чехословакию, то есть, по сути, посетить три страны. Это была их первая в жизни поездка за границу и это было большое семейное событие. Не буду рассказывать о подготовке к этой поездке, о том, как мама прочитала массу литературы о тех городах, которые предстояло посетить, о том, как было переслушано много советов от тех людей, которые уже там побывали, мол, что и где надо покупать и что с собой везти… Не буду рассказывать о том, как я мечтал и фантазировал, что мне родители привезут из-за границы, и также не буду рассказывать о том, как одним неверным движением я засветил при проявке обе плёнки, отснятые отцом в заграничном путешествии. Не буду об этом.
Я расскажу о тех днях, которые я провёл без родителей. Те три недели полностью изменили моё отношение ко многому, очень многому…
Дело в том, что путёвку родителям выделили не в летнее время, а в самый разгар учебного года. По этой причине меня не могли отправить к бабушке на юг. А на три недели четырнадцатилетнего парня одного и без присмотра оставить родители не решались. Да я и сам не хотел. Я был довольно домашним парнем и с детства категорически не хотел и даже не пытался себе готовить еду. Родители довольно долго думали над тем, кто же может взять на себя ответственность за меня да ещё и пожить три недели со мной. Выбор пал на молодого маминого коллегу с той кафедры, на которой она тогда работала в Кемеровском технологическом институте пищевой промышленности. То была кафедра теплотехники и термодинамики, а молодой коллега был недавно приехавший из Ленинграда учёный, защитивший диссертацию, но ожидающий утверждения, сосланный по распределению в Сибирь. Он был не один ссыльный с берегов Невы на маминой кафедре. И поскольку мой папа тоже когда-то заканчивал аспирантуру в Ленинграде, мы жили там, у нас дома образовался некий клуб. По субботам к нам приходили в гости ссыльные и некоторые другие родительские коллеги. Мама всегда готовила что-то незамысловатое, мужчины покупали какое-нибудь болгарское или венгерское красное вино, например, весьма доступную «Медвежью кровь», из него в большой кастрюле папа варил глинтвейн. Засиживались допоздна. Играли в Ап энд даун (к этой игре даже допускали меня) или в кинга. Если не хотелось в карты, тогда играли в балду или просто много говорили. Я помню эти разговоры и эту атмосферу. Убеждён, что без тех вечеров я не стал бы тем, кем являюсь теперь. Меня не прогоняли, не укладывали спать, не фильтровали разговоры и темы. Мне доверяли. Я очень этим гордился.
Вновь прибывший молодой мамин коллега мне с первого взгляда не понравился. Он появился у нас дома по случаю покупки родителями какой-то новой мебели. И пришёл помочь эту мебель затащить и расставить. Не понравился он мне странной манерой говорить, своей сутулостью и лысиной, которая была хорошо заметна среди обрамляющих её светлых, длинных волос. Это был первый столь молодой и столь лысый знакомый мне человек. В нём совсем не было ленинградского шарма и лоска. Скорее наоборот. Не по сезону болоневая тонкая куртка и довольно потёртая рыжая ондатровая шапка, сильно вытертые джинсы и всё какое-то… ну совсем не модное. По мнению сибиряка человек из Ленинграда не мог выглядеть так. (Не буду называть его имени, так как не знаю, как он отнесётся к моему рассказу. Назову его В.А.)
Когда В.А. появился у нас в доме в первую свою субботу, он тут же вступил с ожесточённый спор с мамой, что у нас не было принято. Предметом спора стал академик Сахаров. Суть спора я не помню, но разговор дошёл и до Солженицына. Спор был горячий. И конечно же я был на стороне мамы, которая, надо сказать, умела и умеет приложить словом. В.А явно не ожидал такого накала страстей в стандартной квартире сибирской девятиэтажки. Но в следующую субботу он снова пришёл. И каждый раз у мамы с ним разгорался спор. Видимо, именно поэтому папа проникся к нему особенным уважением. С В.А они засиживались до утра, когда все остальные уходили.
Вот В.А и попросили пожить со мной три недели. Почему именно его? Думаю, потому что мама увидела в нём характер, отец – сильного человека, потому что я в свои четырнадцать лет был не ангел, в смысле, был упрямым и ищущим авторитетов где-то на стороне. А ещё В.А. был одинок и ответственен. В общем, родители уехали, и я остался с малознакомым мне молодым человеком, который был наделён полномочиями контролировать мою жизнь. Нужно напомнить юным, что связи с родителями не было. Позвонить они из-за границы смогли только пару раз, потому что это было ужасно дорого, а письма шли бы так долго, что в них не было смысла. То есть, когда родители уезжали, я, если бы не В.А, не смог бы скрыть детских своих слёз.
В первый же вечер В.А. попытался проверить у меня уроки, что встретило с моей стороны весьма холодную реакцию. Однако я предоставил ему пару тетрадей, а он даже позволил себе несколько замечаний, которые были мною проигнорированы. Я занял некую выжидательную и молчаливую позицию, а В.А., если мне не изменяет память, был вполне всем доволен, читал какую-то книгу, мурлыкал себе под нос раздражающий меня мотивчик и беспрерывно делал записи на листочках своим мелким, округлым почерком. Все это меня раздражало, а то, что он с удовольствием ел наготовленную впрок мамой еду, у меня вызывало приступы ревности и гнева.
Продолжение завтра.
Ваш Гришковец.