Евгений Гришковец — Страница 21

25 марта.

Здравствуйте!

С восьми утра вылетаю в Казань. А сейчас уже скоро час по московскому времени. Нас уже свозили в самолёт, проинструктировали, попросили пристегнуть ремни и приготовиться к взлёту. А потом объявили, что в Казани страшный снегопад с ливнем, обледенение полосы и аэропорт закрыт. После этого нас вернули в зал ожидания Шереметьево, где в данный момент и сижу.

Ничего страшного или особенного в этом нет, кроме того, что мне нужно в девятнадцать часов в Казани выйти на сцену и сыграть спектакль. А что делать… такая у нас в стране весна…

Сидел и вспомнил своё интервью, которое давал недавно в городе Тель-Авиве одному местному журналисту. Вопросы этот журналист задавал вроде бы интересные и существенные, но проявлял при этом такую въедливость и занудство, что живости в интервью никак не появлялось. И только в конце нашего разговора, на вопрос, который был сформулирован приблизительно так: «Как вы думаете, что у вас есть?» я ответил израильскому журналисту, что у меня есть родина. Мне приятно было ему так ответить.

Вот сейчас сижу, беспрерывно названиваю в Казань, чтобы узнать меняется у них погода или нет… костерю наши просторы и климат… Но при этом вспоминаю свой ответ израильскому журналисту. Его можно посмотреть и послушать здесь:

Надеюсь, что я успею к своим зрителям в Казань. Потому что там ждут и раскупили все билеты. Потому вам об этом расскажу.

Ваш Гришковец.

21 марта.

Здравствуйте!
Два дня, вчера и позавчера, журналисты многих изданий и телеканалов, а также радиостанций, с бессмысленным упорством названивали мне и просили сначала прокомментировать ответ Сергея Шнурова (Шнура) на моё, назовём его критическим, высказывание о лидере группировки «Ленинград», а потом стали спрашивать, не вижу ли я прямой связи между моим критическим высказыванием и объявлением, которое сделал Шнур вчера, о том, что закрывает проект «Ленинград» и объявляет гастрольный тур прощальным. Меня спрашивали, не чувствую ли я своей вины и ответственности за столь неожиданное решение, озвученное Сергеем Шнуровым.

Меня, конечно, всё это позабавило. В первую очередь, стихотворный ответ Шнура мне. Ответ обезоруживающе дружелюбный, в тот же самое время лукавый, однако в нём отчётливо слышно то, что Сергея моё высказывание задело. Это слышно, потому что он в своём стишке говорит ровно об обратном…

Ну а то, что он на следующий день после обращения ко мне объявил о завершении концертной деятельности группировки «Ленинград»… Это точно со мной никак не связано. Каким бы шоу-бизнес не был, шоу – это всё-таки бизнес. А в бизнесе всё по плану. Сергей – человек давно и весьма продуманный, прагматичный и невероятно коммерчески успешный. Как менеджер собственной деятельности он действует безошибочно. Поэтому никак не могу связать его решение о прощальном туре с чувствительной реакцией на какую-то критику… Просто совпало. Случайность.

А вам я предлагаю посмотреть продолжение январского интервью, в первой части которого я говорил о Шнуре.

Если в связи с этим куском ещё зимнего разговора произойдут какие-то непредвиденные реакции, то сие тоже будет случайностью. Хотя, думаю, что у всех есть знакомые, приятели или друзья, которые уверены, что они больше остальных понимают про жизнь… Люди, которые больше других понимают про жизнь, очень любят глубокомысленно говорить, делая при этом серьёзные и почти трагические физиономии: «Знаете! Ничего случайного не бывает!»

Ваш Гришковец.

14 марта.

Здравствуйте!

Что-то совсем я забросил дневник. Сплошные гастроли, переезды… А после работы в родном городе и в сибирских условиях так до конца и не пришёл в себя.

Однако могу поделиться разнообразными соображениями и высказываниями… Ещё в начале года, в январе приезжали в Калининград журналисты, как это не удивительно из Казахстана, которые очень хотели сделать со мной увесистое интервью. Хотели и сделали. Интервью получилось по-настоящему большое, поэтому бравшие его разбили нашу беседу на части.

Разговор проходил в весьма комфортной для меня обстановке и условиях. Я редко встречаюсь с журналистами вообще и ещё реже в Калининграде, где живу. Мне было приятно и спокойно беседовать в Калининграде в здании с видом на Калининградский порт и корабли… Вот я и высказался. Свободно, без особых обиняков. О многом. О том, о чём не находил возможным или нужным говорить в других обстоятельствах.

Только поймите, этот разговор происходил в январе, ещё до вручения премии Оскар. К тому же я только-только посмотрел «Богемскую рапсодию» и меня переполняли гнев и отвращение к этой фальшивке. В этом интервью мне хватило спокойствия высказаться про Шнура… ну и ещё о чём-то я смог поговорить. Найдёте время — посмотрите…

А мне нужно идти на сцену. Сегодня снова буду играть «Предисловие». Какой-то удивительный и непонятный мне у меня получился спектакль. Он растёт. Он постоянно удлиняется по времени. На премьере я играл его один час пятьдесят минут. Вчера в Твери он шёл два часа сорок две минуты. Я пытаюсь ускорять темп, я постоянно стараюсь его сокращать… А он всё растёт и растёт. В нём постоянно возникают какие-то новые фрагменты и смыслы. Это первый неуправляемый мною спектакль. Но именно его сейчас зрители и хотят видеть.

Там, где я гастролировал и буду гастролировать очередная холодная весна. Желаю, чтобы она поскорее стала тёплой.

Ваш Гришковец.

27 февраля.

Здравствуйте!

Когда-то, двадцать лет назад, я уезжал из Сибири, из Кемерово в Калининград, и раздал или просто оставил в родном городе все меховые шапки, меховую верхнюю одежду, обувь на меху и подштанники.

Уезжая, я заявил всем и самому себе, что за тридцать два года жизни в Сибири я достаточно намёрзся и больше настоящую тяжёлую зимнюю одежду и обувь носить не буду. Для меня отныне будут существовать только шляпы, кепки, длинные шарфы, демисезонные пальто и куртки, тонкие перчатки и обувь без утепления. Я расставался с родными морозами навсегда.

Как-то в повести «Реки» я написал о том, что удивлялся иностранцам, которые в сильные морозы могли гулять по Москве или, если судьба их заносила в мои родные края, то и по Сибири в легкомысленных вязаных шапочках, коротких цветных курточках, лёгких брюках, явно без подштанников, и в каких-то замшевых ботинках. Некоторых я видел даже вовсе без шапок, а с мохнатыми наушниками на голове. Они гуляли, фотографировали, не горбились от мороза, а наоборот, были румяные, весёлые, и мороз явно доставлял им радость, как некая российская достопримечательность. Вокруг них же шли мои соотечественники, ссутулившиеся, скукожившиеся, мерзнущие в своих длинных пальто, пуховиках, мохнатых шапках и увесистой обуви. Я тогда думал: как же этих иностранцев не пробирает, не прихватывает наш мороз? Почему он нас только пробирает до костей, обжигает носы и покрывает инеем нам воротники и шапки, а этим иностранцам хоть бы что?…

А потом я понял… Это не их мороз! Вот он их и не берёт. Это наш мороз! Уезжая из Сибири навсегда, я думал, что расстаюсь с морозом, как и с родными краями, что теперь мороз перестанет быть моим и будет мне нипочём.

За двадцать лет я много раз ездил на гастроли в Сибирь, на Крайний Север, в Забайкалье и на Дальний Восток в самые холодные месяцы. Однако, я никогда специально для этих поездок не одевался. Ехал в шляпах, кепках и демисезонной верхней одежде. Никогда не испытывал по поводу морозов никаких неудобств. Даже в Норильске в минус пятьдесят четыре. А что? Десять метров от двери гостиницы до машины можно пробежать даже в пижаме в любой мороз.

17 февраля.

Сегодня у меня день рождения… Большую часть января и половину февраля прожил в родном городе Кемерово. Ставил спектакль «Весы» с кемеровским и новокузнецким драматическими театрами. Пережил за время этой работы многое. И вот написал текст, посвящённый этим переживаниям.

Это очередной текст написанный мною ко дню рождения. Эссе. Или длинный тост. Как всегда — обращённый к детству. «Деревья не были большими».

Деревья не были большими.

Я впервые за двадцать лет вернулся в город, в котором родился… Нет, я приезжал в Кемерово много раз после того, как уехал далеко в Калининград. Уехал жить. Уехал навсегда.

Но я впервые за эти годы вернулся надолго, на месяц, и чтобы поработать. Приехал поставить спектакль в областном драматическом театре, в котором когда-то с детским садом ходил на сказки, потом школьником на скучные, унылые и непонятные мне спектакли. Театр сей описан мною в романе «Театр отчаяния. Отчаянный театр». Ещё я впервые жил в родном городе долго в гостинице. В той самой, которая на набережной, и которая описана мной в рассказе «Шрам». Именно в той, которая казалась мне прежде чем-то из недоступной жизни.

Я впервые жил на набережной реки Томи, которой посвящена повесть «Реки». На эту набережную когда-то меня возили родители с окраины. Мы ездили на набережную, чтобы погулять. Всегда ехали нарядные, и я каждый раз предвкушал мороженое и радость выходного дня.

В Кемерово мало красивого. Но набережная красивая. И ведущие к ней улицы красивые, особенно, улица Весенняя, которая заканчивается памятникам Героям войны и Вечным огнём. У этого огня я давным-давно стоял в почётном карауле старшеклассников и страшно гордился тем, что мне выпала такая честь.