Здравствуйте!
Сегодня для меня волнительное событие! Не скрою, с трепетом и тревогой, но всё же и с подлинной радостью предоставляю вашему вниманию рассказ… Это, без всяких сомнений, художественное и литературное произведение. Не сочинение по заданию, не какой-то графоманский порыв, а живая и очень нежная литература. Этот рассказ написал не я. Его два года назад написала моя старшая дочь Наташа… Не знаю почему у неё возник такой замысел, и какая в ней зрела причина, чтобы его написать. Но она это сделала. Хотя, до конца работу не довела.
Не знаю, почему она не закончила, самостоятельно не завершила работу над рассказом. Возможно, запуталась. Может быть поняла, что шлифовка уже сделанного материала – дело скучное, но при этом кропотливое и долгое. Может быть, ей просто по-юношески наскучило это занятие.
Рассказ в незавершённом виде пролежал довольно долго. А жизнь, когда тебе восемнадцать-девятнадцать лет идёт стремительно. И если мне кажется, что Наташа написала рассказ недавно, то ей кажется, что она его писала в какие-то незапамятные времена.
Я побуждал её к завершению работы, потому что, если честно, то в восторге от этого маленького литературного произведения. Я просил её, уговаривал, даже требовал. В итоге я сел сам, и как можно более нежно и бережно осуществил редакцию рассказа, и привёл его в то состояние, что его можно опубликовать.
Почему сегодня? А тому есть внятная причина.
Рассказ называется «Девочка со спичками». Наташа намеренно использовала название известного святочного рассказа Андерсена. Это она сделала очень остроумно. Я бы лично запретил многие рассказы и сказки Андерсена для прочтения детям. «Девочку со спичками» в первую очередь. От этого рассказа рыдают и родители и дети. Вот Наташа и поселила в свой рассказ тревогу самим названием.
Главная героиня рассказа – девочка, которой пять лет и которой буквально через две недели должно исполнится шесть.
А у нас по дому ходит человек, которому совсем скоро, девятого февраля, тоже исполнится шесть. Это – Маша, младшая сестра Наташи. То есть, именно сейчас героиня рассказа и живая родная сестра для Наташи встретились… Это удивительно! Это чудесно!
Рассказ мне самому очень нравится. В нём есть то, чего я точно не умею и не пробовал. А также есть яркие и невероятно точные наблюдения, которые я в другой литературе не встречал, как бы громко это не звучало. В этом небольшом литературном произведении есть пронзительная точность и подробная память детского восприятия мира, детского видения жизни и, главное, детское ощущение движения времени.
Чего в этом рассказе нет совсем, так в нём нет претензии на что-то большее. Это написал человек, который не претендует на литературное признание. Этот рассказ написан по таинственным причинам, человеком, который почувствовал необходимость зафиксировать в художественном виде ту точность воспоминаний, которая вот-вот может улетучиться… Улетучиться безвозвратно.
Если у вас будет желание и настроение, прочтите этот рассказ. Его написала Наташа Гришковец в свои восемнадцать лет.
ДЕВОЧКА СО СПИЧКАМИ.
I
«Если червяка разрезать пополам, его голова уползёт, закопается, и у нее отрастет хвостик, а его хвостик превратится в голову, тоже уползёт, и у него вырастет свой хвостик», — рассказывала Катя своей будущей дочке. Было сыро уже пару дней, поэтому никого, кроме Кати, её дочки и червяков во дворе не было. «Червяки очень хорошие, они едят мусор и какают землей. Ничего смешного, юная леди! — она погрозила дочке палочкой. Кате это понравилось, и она погрозила ей еще пару раз. — Червяки, о, червяки!»
Она совсем забыла, что на неё смотрит дочь, и пошла махать своей палочкой, проговаривая злые заклинания: «Червяки, такие длинные червяки, такие грязные червяки, такие розовые червяки!» Тут она усомнилась, что они розовые. Она решила, что еще не знает такого цвета, как червяки. Слов для червяков стало не хватать.
Катя замедлила шаг. Это в мультфильмах червяки были какие-то розовые, и когда она их рисовала. Бывали еще зелёные червяки, и они высовывались из яблока, улыбались, но таких она точно никогда не видела. Она знала, что в мультфильмах рисуют животных и червяков не такими, какие они на самом деле. Еще она слышала, как Вася говорил, что видел большого червяка с глазами и зубами. Васе она, конечно, не поверила. Но было приятно думать и бояться: «Зубастые червяки, чтобы лучше тебя съесть, они не кусают, они откусывают, они… червяки, они … »
Тут Катя обнаружила себя в луже. Не то чтобы она совсем туда не хотела, но по лужам ходить было нельзя, и для тех, кто мог случайно видеть её, Катя всей своей фигуркой выразила неприятное удивление. Но из лужи не вышла. Было пасмурно, она нагуляла аппетит, детей не было, палочка сломалась, слова про червяков у неё закончились, одним словом — ей захотелось домой. Ей захотелось всех тех приятных вещей, которые ждали её там, потому что возможности улицы были исчерпаны вполне. Лужа была последней не опробованной вещью во дворе. К тому же, до этого момента, Катя всё время очень хорошо себя вела.
Вода была чистая и прохладная, но Катя не стала наслаждаться её проникновением в ботиночки. Вместо этого она стала разглядывать, как лежат в луже разбухшие розовые червяки. «Розовые! Вот они! – выпрыгивая из лужи подумала Катя. – Надо их спасти, они же задохнутся под водой!» – и она заметалась по двору в поисках новой палочки, стараясь при этом не дышать. Так было проще представить, как мучились червяки.
Катя нашла палочку и вспомнила про свою будущую дочку: «Смотри, эти червяки в луже. Знаешь, почему они туда заползли? Они заползли туда потому, что они любят воду, они всегда ползают, когда идёт дождик, потому что они, как цветочки, пьют воду, чтобы расти. Когда светит солнышко, и земля сухая, они там спят долго-долго, а от дождика просыпаются. Если поймать червяка и положить его на солнце на асфальт, он не сможет закопаться и засохнет. А потом его съедят муравьи», – она рассказывала так у себя в голове и выносила одного за другим червяков из лужи. Сильно размокших оставляла. “Червяки заползают в лужу, потому что любят воду, но они не понимают, что там им нечем дышать. Они так ползут в лужу, думают: «Как хорошо!» А потом: «Ой, я задыхаюсь, я задыхаюсь!» Но уже не могут выбраться, становятся розовыми и умирают. Мы должны спасать червяков. Чтобы спасти мир! Потому что, если червяков не будет, у нас будет море из мусора, потому что всё, что падает, так будет лежать всегда. Всегда! И мы умрём. Это круговодоворот. Круговодоворот!» – от последних слов Кате снова захотелось посочинять зловещие заклинания, размахивая палочкой. Но она вовремя заметила, что дочка смотрит на неё. Плохой пример подавать было нельзя и Катя продолжила воспитывать девочку: “Миленькая моя, смотри, спасённого червячка…» — тут она поняла, что если бы не маленькая девочка-дочка, она бы не сказала “червячка”, она бы сказала “червяка”. Но дочка была тут, и она сказала:»…червячка нужно положить на землю, где растет травка. Тверденькую землю он не умеет копать. Вот сюда, вот так», – она присела так, что её голова оказалась между коленок, раздвинула пучки мокрой травы, а там её поджидала другая, новая, казалось, совсем недосягаемая возможность. Катя не только мечтать не могла, ей и во сне не могло такое присниться.
Не то, чтобы она не хотела найти коробок спичек…
Она подобрала его с надеждой, коробок намок, и Катя еще не почувствовала, есть спички внутри или нет. Она открыла его и увидела коричневые головки. Коробок был похож на кроватку, а спички — на детей-сирот: так много было их в этой кроватке. Катя удивилась изо всех сил, чтобы тот, кто мог видеть её, понял: она вовсе не хотела их находить. “Спички — детям не игрушка, миленькая”, – подумала она для дочки. А потом спрятала коробок в кармашек и подумала уже для себя: “Они очень мокрые, нужно идти домой. Быстро.”
Дверь открыла мама и тут же прошла на кухню, где приятно шумел телевизор.
— Не замёрзла? – громко спросила она.
— Нет.
— Я тебе сейчас суп разогрею!
— Спасибо, не хочу!
Катя сняла шапку, вспотевшие волосы потянулись за ней. Стало приятно прохладно.
— Ты же так долго бегала!
— Попозже! — она размотала шарф и стало еще приятнее.
Мама вышла в прихожую договариваться с дочерью.
— Обещай, что не будешь меня ругать! – выпалила Катя.
— Я не знаю. Что такое?
— Я шла, шла и так языком дождь ловила с неба, и вот, – она показала на промоченные ноги.
— Катя! – мама тут же присела и стала стаскивать с дочери ботинки и носочки, – Ах, ноги ледяные!
Вид у Кати был очень виноватый, пока мама не сказала, что она как лягушка. Это привело её в такой восторг, что ей пришлось немедленно зажмурится, чтобы не разулыбаться. Но мама не увидела этого, она сняла с Кати курточку и, взяв дочь на руки по-лягушачьи, понесла в ванную.
Приятности, которые ожидали её дома, вступили в свою полную силу. Катя сидела на табуреточке, опустив ноги в тазик с теплой водой, из которого поднималась белая пена.
— Приятно тебе?
— Да, спасибо, мамочка.
— Я тебе сейчас сделаю сладкий чай. Сиди, не налей воды на пол.
Как же Кате было хорошо! Она старалась расположить ножки так, чтобы они как можно глубже уходили в теплую воду. Она опускала туда руки и хотела погрузиться в этот тазик полностью. Она знала, что когда была маленькой, её купали в этом тазике, а сейчас она при всей своей гибкости и складности, и даже с помощью мамы, не уложилась бы в него. А раньше её в нем купали, и как хорошо это было, а еще раньше она была рыбой, и это было совсем хорошо. Катя думала так и старалась опускаться как можно глубже, но только раскачивала теплую воду, которая поднималась выше и отступала, оставляя согретую на миг кожу мерзнуть.
Мама принесла чай.
— Мама, а когда у меня день рождения?
— Ты вчера спрашивала.
— Я забыла. Ну скажи, пожалуйста.
— Я устала повторять: первого октября.
— Ну мамочка, через сколько дней!?
— Через шестнадцать дней. Позови, когда насидишься, – она вышла.
«Шестнадцать дней, — думала Катя, — это много, и я буду ещё старше». Она перебирала руками пену, раздвигая её, чтобы увидеть свои ножки, но пена с неповторимым звуком заполоняла собой всё. «Интересно, через шестнадцать дней мама будет наливать мне воду в тазик? Я же буду старше. Мне будет шесть лет. Это уже одной рукой не покажешь».
Катя просидела бы так еще очень долго, но пены становилось все меньше, и вода становилась все холоднее, поэтому, не насидевшись, она закричала: “Всё!”
Мама пришла вытирать. Катя посмотрела на свои сморщенные пальчики и вспомнила про червяков.
— Мама, а какого цвета червяки?
— Наверное, они коричневые и красные немного, иногда.
— А червяки в луже розовые и мягкие.
— Ты за ними туда влезла?
— Нет, я случайно. Солнце так мне в глаза…
— А вдруг твои ботиночки расклеятся? Я не знаю, что с ними будет от воды и сушки на батарее, вдруг они испортятся? Папа расстроится. Он любит эти твои ботиночки.
Тут Катя вспомнила про коробок и просто возликовала, что папа далеко. Она обрадовалась тому, что папа в командировке. Обычно, она этому совсем не радовалась. Наоборот. Она не любила, когда папа уезжал куда-то по работе. Её тревожил сам момент папиного отъезда, ей не нравились объятия и поцелуи в прихожей, не нравилось смотреть в окно на то, как папа садится в машину и машет рукой, перед тем как сесть и из уезжающей машины. Не нравилось ей провожать взглядом машину до поворота. Катя чувствовала тревогу происходящего, видела мамино лицо. А ещё ей не нравилась тишина и пустота дома после папиного отъезда, которую они с мамой, конечно, старались заполнить, но сразу не получалось. Кате не нравилось, что мама вечерами подолгу говорила с папой по телефону и закрывала дверь в комнату. Не нравилось, когда мама звала её и давала телефон, чтобы поговорить с папой. Папа задавал дурацкие вопросы, а она отвечала скованно и сухо, как мало знакомому человеку или доктору. Катя всегда ждала папиного возвращения. Считала дни. Часто сидела на подоконнике в надежде увидеть подъехавшую машину, и чтобы из неё вышел папа. Но она не любила его возвращения, потому что мамы сразу становилось мало.
«Хорошо, что папы нет дома и завтра тоже не будет… Вдруг ботиночки его любимые испортились навсегда. И папе совсем не понравятся спички…»
Катя вспомнила, что спешила домой, чтобы скорее высушить спички. И как она могла забыть о них! Она вспомнила, что мама снимала с неё куртку! Что будет, если мама решит вытряхнуть из Катиных карманов очередной гербарий? А спички, вдруг они уже испортились, и их поздно сушить?
— Катя, что с тобой случилось? – мама не ожидала, что её воспитательное опасение произведет на девочку такой сильный эффект. – Успокойся, с ними должно быть в в порядке, пойдем есть, ты уже дрожишь от голода.
— Можно бутерброд? Я не хочу суп.
— Ах, нужно есть что-то жидкое, нельзя питаться одной сухомяткой, это вредно. Ты понимаешь, Катя? Бутерброд будешь после супа.
— Угу.
Мама занялась разогреванием супа и приготовлением бутерброда, а Катя тихо направилась к коробку. Сначала она залезла не в тот карман куртки и успела заволноваться. Нужно было незаметно пристроить коробок на батарее. Катя заметалась в поисках подходящей, и, когда она была в своей комнате, мама позвала её есть суп.
Катя сунула коробок в ящик с игрушками и пришла на кухню вся не своя, ела суп как никогда быстро, а бутерброд не доела. Мама осталась недовольна Катиным настроением, поэтому она решила не оставлять дочь предоставленной самой себе и стала придумывать для неё разные интересные занятия. Когда пришло время спать, у Кати сразу заболел живот, она захотела сначала в туалет, потом сидела на кухне и доедала свой бутерброд. Шестнадцать дней! Ей так хотелось, чтобы они не заканчивались никогда! Чтобы дни не уходили.
Катя уже лежала в своей кроватке одна, и ей было так себя жалко, что глаза заполнялись слезами. И от этого свет из приоткрытой двери давал длинные лучи. Она прищуривалась, лучи удлинялись, и это занятие заняло её так, что она забыла плакать. Поэтому пришлось прерываться на размышления, чтобы снова загрустить по уходящим дням. Скоро плакать перестало получаться, и Катя начала засыпать. Наступило то сладкое состояние, когда остатки дня протекают неповторимым порядком в темноте. Катя уловила это состояние и подумала: «Но на этот раз я же точно запомню, когда усну». И эта мысль разрушила весь поток. Катя, сама того не подозревая, стала составлять свой собственный и ждать на каком моменте уснёт. В этом потоке она и наткнулась на коробок.
Как же было страшно и неприятно вылезать из под одеяла и опускать ноги на пол! Пока Катя лежала, она стала такой теплой и мягкой, что всё вокруг, хотя и не было твёрдым и холодным, стало таким. Катя прошла на цыпочках, но поняла, что цыпочки в книжках и по телевизору — не правда, что это совсем не бесшумно, а наоборот очень трудно и даже громко. Она вспомнила лёгкость, с которой персонажи мультфильмов скользят на цыпочках, и ей стало обидно, что на самом деле всё совсем не так здорово. Она открыла ящик и увидела там черноту. Катя не знала насколько глубоко в ящике, и где там спички. Зато она очень отчетливо в ту же секунду нарисовала себе того, кто там живёт, и решила сейчас же вернуться под одеяло. Решила, и быстро вернулась, забыв про цыпочки.
Она свила кокон, совершенству которого на какое-то короткое время не было предела. Она то и дело подтыкала под себя одеяло, но где-то в ногах всё равно задувало, а туловищу было жарко. Она вжимала в себя своих игрушечных зверей, а разноцветные пятна в темноте перетекали в таких страшных существ, что Катя думала только о том, чтобы мама зачем-то зашла к ней. «Мама», — выдохнула она и прислушалась с надеждой. Сразу громко позвать было нельзя. Но ей казалось, что у неё не получилось. «Мама, мамочка» — шипела она протяжно, прислушиваясь по пол минуты, пока коротко и звонко не сказала «Ма-ма». И та пришла. Все стало хорошо.
II
— С добрым утром, – мама целовала Катю в щёку, — пора просыпаться.
Катя не открывала глаза, но уголки губ так и тянулись вверх.
— Хватит притворяться, — Катя вся сжалась, зажмурилась, а мама стала тискать её. Тогда она звонко заверещала:
— Пусти, пусти меня, мама, а-а! А-а-а! Ха-ха-ха-а! А-а!
Мама пустила, и Катино писклявое «а-а-а» сначала опустилось, а потом ушло в выдох.
— Мы сегодня идём в гости к Лене с Васей, – сказала мама и встала с кровати. — Я тебя не будила, ты так сладко спала! Но теперь нужно спешить.
Мама вышла, а Катя села и окинула взглядом разложенную на кровати одежду. Все было приготовлено, как для похода в гости. Катя встала, поплелась в ванную. Мама там делала что-то с лицом и кремом. Катя залезла на унитаз и вся свесилась за попой внутрь:
— Мама…Мам!
Мама вздрогнула, увидев Катю в унитазе.
— Можно я не пойду к Васе?
-Катя, вылези, тебе разве так удобно!?
Но Катя ещё не проснулась и, прищурившись, прохрипела:
— Можно я дома побуду?
— Нет! Будет хорошо. Лена сказала, приготовит свой пирог, помнишь, тебе понравилось в прошлый раз?
— Я не хочу к Васе, — она хрипло захныкала, потом слезла с унитаза, встала на табуреточку и начала медленно мылить руки с закрытыми глазами. Только ладони.
— Вася тебя пугает чем-то? Мыль хорошо, пожалуйста!
— Нет, не пугает.
Мыло выскочило и заболталось в раковине. Мама подняла Катю и повозила мокрой ладонью по её лицу, выловила мыло и положила на место.
— Чисти зубы, и беги одеваться, завтракать не будем. А с Васей ты не будешь играть, он будет долго в школе, потом ему надо будет заниматься, будешь со мной всё время!
— А Дима? – спросила Катя ноющим голосом. Дима был Васиным папой. Для Кати он был слишком громкий. Ей всегда хотелось заткнуть уши, когда Дима говорил и, особенно, смеялся. А ещё Дима любил Катю тискать, бросать к потолку и больно запускать ей пальцы между рёбер. Катя видела, что Дима думает, что ей это всё очень нравится, и не решалась переубедить Васиного папу. Катя терпела и утирала слёзы тайком. Она знала, что Диму все любят, и значит — нужно терпеть.
— Дима уехал на рыбалку. Его не будет.
Катя не посмотрела на маму и ничего не ответила, она смотрела в зеркало, на то, как у неё получается хмуриться. И осталась довольна. Паста у неё была клубничная и вкусная, Катя немного её поела, потом посмешивала её с маминой и начала чистить зубы, только тогда, когда все зеркало было забрызгано и мама стала её поторапливать. Кате было неплохо, даже интересно, возиться с пастой, но она успевала входить образ, когда мама забегала в ванную.
У мамы что-то шло не так, она каждый раз появлялась в новой одежде и что-то совершенствовала. Катя вернулась в свою комнату и посмотрела на то, что лежало перед ней. Потом вздохнула и стала натягивать штаны. Натянула, села и посмотрела на колготки. “Может есть какой-то способ надеть их, не снимая штаны…” – она задумалась ненадолго и решила, что нет.
— Мааааам! Маааама!
— Что?!
— Можно я колготки не буду надевать?!
— Нееет!
Катя стянула с себя штаны, с трудом вытащила из них по очереди ноги так, что штанины вывернулись наизнанку. Потом упала на кровать, закуталась в одеяло и стала ждать. А мама возилась в ванной. “Я случайно легла и уснула, — мысленно репетировала Катя. — На этот раз должно получиться”. Кажется, она лежала так очень долго и вся вспотела.
— Катя, ты одеваешься? Твои ботиночки высохли и с ними все в порядке! Слышишь?!
Но Катя задержала дыхание и, чтобы наверняка, закатила глаза под веками.
— Катя! Тут Тучка нашлась! Она всё это время сидела в корзине с бельём!
Катя сейчас же раскрылась и побежала в ванную.
— Тучка! – Катя потянулась к красивой серой кошке на руках у мамы.
— Не нужны мы ей совсем, — сказала мама. — Да, Туча? Ой! – Тучка толкнулась и очутилась на полу. Катя едва успела коснуться её хвоста, и кошка скрылась. — Улетела!
Катю всегда приводило в восторг, когда мама говорила так про Тучку, и она рассмеялась.
— Катя!? – воскликнула мама, увидев Катю в трусиках. — Одевайся, быстро!
Катя вспомнила про своё хитрое предприятие и, громко топая, пошла в комнату. Мама решила пойти за ней. Она подавала ей одежду в нужном порядке, а Катя резкими движениями то засовывала ноги в штанины, то руки в рукава.
— Будет хороший день, — сказала мама. — А Васе не дадим тебя пугать. Он большой, ему с тобой будет неинтересно, будет заниматься своими делами, но мы попросим его дать поиграть его игрушками.
В ответ на всё Катя только мычала.
III
— Здра-а-а-асте!
— Прив… Не через порог!
Мама, шагнула в квартиру в которой пахло обещанным пирогом и втянула Катю за собой. Подруги поцеловались.
— Привет! Мы с Катей провозились, конечно, извини.
— Здравствуй, моя любимая девочка, — Лена присела и поцеловала Катю.
— Здравствуйте, — улыбнулась она, глядя в пол.
— Ничего, что вы задержались, я как раз всё успела, — она принимала из рук мамы её и Катину куртки, — только не уверена на счет пирога. — Нет, обувь лучше сюда поставить.
— Спасибо.
— Спасибо, – повторила Катя за мамой.
— Там свет в туалете справа включается, – сказала Лена, проходя на кухню, предварительно указав пальцем. — Когда у Кати день рождения, я забыла?!
— Через пятнадцать, ой, то есть, первого октября, ах-ха, она меня каждый день спрашивает, через сколько дней, вот я уже и отвечаю! – мама с нетерпением вымыла руки, пришла к подруге и с интересом посмотрела на то, что подруга им готовила, – Красота! – обрадовалась мама. — Лен, а Вася дома?
— Нет, ты что, какой дома, у нас же школа, – сообщила Лена так, как будто бы кто-то умер.
— Вот видишь, Катя, Вася в школе, – еще больше обрадовалась мама и осеклась. А Катя радостно вбежала за ней на кухню, и сделала вид, что ей все равно. — Давай я буду помогать?
— Да, вот, ставь на стол. И учительница нас не любит. Такая гадина! Говорит: «Вася, я тебя не люблю и не буду любить». Представляешь?
— Да не может быть!
— Нет, может, я звонила мамам других мальчиков, и всех она не любит, но Васю особенно. Невзлюбила прямо, не школа, а одно сплошное расстройство.
Подруги носили что-то к столу, а Катя стояла, каждый раз оказываясь на пути у обеих.
— Не крутись под ногами! Лена, можно она пока в Васиной комнате позанимается?
— Да, да, пойдем.
Лена открыла дверь в Васину комнату: “Фу, как тут душно”. Она замахала руками и подбежала к окну, звонко открыла шторы, захрустела форточкой. По полу к Кате разлился солнечный свет, и она увидела, как сильно изменилась эта комната с тех пор, как она была в ней в последний раз. Солнечный свет теперь ни о что не спотыкался, ни о железную дорогу, ни о солдатиков, ни еще о кучу всяких серых мальчишеских игрушек. Она стала большой комнатой, Катин взгляд тоже ни о что не спотыкался, падал сразу же на пол, стены или потолок, едва цепляясь за модель корабля, глобус и какие-то плакаты с разноцветными буквами и цифрами — Вася ушёл в школу.
— Ну я не знаю, чем тебе можно позаниматься тут, – она открыла шкаф, где лежало всё то, что обычно было разбросано по полу, и вытащила пару коробок. — Вот, занимайся, только позови, если замерзнешь — я окно закрою.
Катя поблагодарила и осталась одна. Из коробок тоскливо торчали Васины игрушки вперемешку со всяким хламом. Ими Вася определённо давно не играл. Катя точно знала, что вот этот робот без головы лежит тут только потому, что Вася жалел его и обещал себе обязательно починить его и играть с ним потом. А, может быть, он даже дал себе слово починить его, когда вырастет, вспомнив, какая точно голова у него была. Или, когда у него появится время после школы, даст объявление: «Разыскивается голова! Может быть у вас был такой робот в детстве (фото в объявлении), если вы узнаете эту модель, позвоните по телефону (телефоны, вихрящиеся по нижнему краю объявления)». Объявление было нужно для того, чтобы Вася передал этого робота своим детям, чтобы с ним непременно постоянно играли дети, и у робота была бы бесконечная жизнь. Катя потянула его из коробки, и всё, что там лежало, тоже потянулось, потом оборвалось, прогремело и застыло.
Она смотрела на робота, и представляла, где сейчас может путешествовать его голова. Катя думала про объявление и про то, что можно попросить мастера сделать новую. Она не думала о том, что настоящая голова могла каким-то чудесным образом отыскаться. Это было бы слишком фантастически. Она знала настоящее, возможное решение. Нужно было только вырасти и не забыть, не забыть, не забыть, став взрослой, про этого робота. В том, что она не забудет, Катя не сомневалась, поэтому она стала переживать за Васю, в голове закрутилось: «Помни Вася, помни, помни, кто ты». Она сидела уже вся в слезах, обнимала робота: «Он должен жить вечно, дети должны всегда с ним играть, его сделали для того, чтобы он играл с детьми, и их радовал».
Тут Катя вспомнила про вечную жизнь и про то, что она о ней думает, благодаря многочисленным злодеям из мультфильмов, а именно, что вечная жизнь – это очень больно: смотреть на то, как стареют и умирают твои родные и близкие и, может быть, потом скитаться одной по планете (в том случае, если червяков не станет и все умрут от мусора). Катя совершенно точно по этой причине не хотела вечную жизнь. Или хотела, но при условии, что все её родные будут такими же бессмертными, как она. Здесь возникали другие трудности. Катя знала, что бессмертие она не приобретёт завтра, что, как и все чудеса и волшебные силы, она получит его, когда будет уже большая. Бабушка может уже умереть, мама может уже постареть и, как бабушка, захотеть в рай. «Если маму застанет бессмертие в старости, она из-за меня будет вечно старушкой, у неё будут как у бабушки всегда болеть ножки, и она не сможет гулять, и тогда ей лучше и правда будет умереть и отправится в бабушкин, в смысле, в тот рай, о котором ей рассказывала бабушка» — на этой мысли Кате стало совсем страшно. Лицо искривилось, она взглянула на игрушку, чтобы найти в ней утешение, но у робота не было ни глаз, ни рта, поэтому она закричала:
— Мама! Лена! Мне холодно!
IV
— Вам остался всего год до школы, а он пролетит… А потом начнётся! – говорила Лена, наливая всем чай.
— Мне сладкий, пожалуйста! – попросила Катя, и Лена опустила в Катин чай белый сахарный песок. Он утонул, потускнел и завертелся, растворяясь под Катиной ложкой.
— Вася тоже только такой чай пьёт.
— Катю я приучаю без сахара. Но по особым случаям она пьёт сладкий. И в гостях, например, – мама улыбалась Кате.
— В школе чай всегда сладкий, – серьезно сказала Лена.
— Да, и в детском саду тоже, – спокойно ответила мама.
— Да, в детском саду у нас всегда сладкий чай! И красивые узоры сверху плавают! – с гордостью сказала Катя, обрадовавшись, что наконец-то заговорили о той сфере, в которой она что-то смыслит.
Подруги засмеялись, а Катя обиделась. Она стала медленно погружать в чашку кончик губки, усердно втягивая в себя воздух. Мама всегда делала чай идеальной температуры, а что ждать от этого чая, Катя не знала.
Было странно: она знала, что огонь обжигает, и чаем можно было обжечься. Но чай – это вода, а вода побеждает огонь. Почему тогда чай мог обжечь, если он должен тушить? И что, если пожар тушить горячим чаем, огонь станет ещё больше? Наконец Катя дотронулась и втянула губкой немного жидкости, страшно хлюпнув и вздрогнув. Она тут же отстранилась, чтобы перевести дух. Чай оказался горячим и совсем не таким, какой она хотела, то есть не такой, какой ей вчера приносила в тазик мама. От горячего чая Катин язык стал шершавым.
— Да. Всего год до школы, — вздохнула мама. – Мы решили, как вы Васю, отдадим в семь лет.
— Да, в семь, думала, пусть ещё побегает мальчик. Можно было бы, я бы вообще не отдавала.
— Правильно. Но мы в меньшинстве. Все рассуждают просто: раньше начнёшь, раньше закончишь.
— Да, но после школы некогда же уже будет бегать, — очень серьёзно сказала Лена. Мы решили иначе.
— «Да, робота надо будет чинить, — подумала Катя. — Но столько времени пройдёт…. В школе учатся очень долго, главное чтобы Вася не забыл».
V
— Ты будешь учиться там дольше, чем живёшь, — строго и жутко сказал Вася.
— Что? – совершенно испуганно спросила Катя.
— Сколько, скажи, тебе лет?
Она робко выставила из-за спины одну ручку, растопырив пять пальцев.
— Ты так до старости на пальцах показывать будешь?
— Пять, – исправилась Катя, — но через четырнадцать дней мне будет шесть.
— Ты будешь учиться там дольше, чем пять лет и дольше чем шесть. То есть дольше, чем живёшь.
Катя попятилась назад. Ей казалось, что она жила уже очень долго. Она жила всегда и другого не знала. Не знала и не могла представить.
— Что, испугалась?
— Нет, я просто хочу к маме.
— Не бойся, я тебе ещё расскажу…
— Я соскучилась по маме! Я сейчас! — и Катя убежала на кухню, не дав Васе договорить.
Она уткнулась в маму лицом и обхватила руками.
— Что, Кать? Не висни на мне, мне тяжело.
— Мам… Мам, можно я тут немножечко побуду?
— Мо-по-мо-по-бу? Не мямли, и голову подними, ничего не поняла.
Катя подняла лицо и повисла у мамы на шее.
— Шшш! Тут чай горячий! Обожжёшься!
— Можно я с тобой немножечко побуду?
— Да, что такое? Конечно побудь.
Катю усадили за стол.
— Лен, он хотел в школу идти?
— Хотел, каждый день что-то спрашивал про школу. Сколько дней осталось, сколько дней, — мамы рассмеялись. Кате положили кусок пирога.
— Мам, сколько ходят в школу?
— Десять лет.
— Одиннадцать, одиннадцать, — исправила Лена.
— Да, уже одиннадцать. А когда я была маленькой, и Лена тоже, мы учились десять лет.
— Это очень долго, — многозначительно сказала Лена Кате.
— Да, да, это пять лет, сколько тебе, и потом ещё раз пять лет. И плюс ещё один, — мама взяла Катины ручки ладошками вверх и растопырила пальчики. — Липкие… Вот! Пять пальчиков на одной ручке, и пять на другой, – она подержала Катю за каждый пальчик на одной руке а потом на другой. — И ещё … – мама задумалась, где ей взять одиннадцатый год. — Вот! — и она ткнула своим пальцем Кате в живот, от чего та так сильно брыкнулась, что на столе всё загремело. Мама опомнилась и, поправляя соскочившую со своих мест посуду, очень весело сказала: — Ой, Лена, прости! Во я дура-то!
Кате это всё понравилось. Она посидела ещё немного. Но быстро опомнилась и заволновалась. Нужно было возвращаться к Васе. Он мог подумать, что Катя просто испугалась, а не соскучилась по маме. Катя отодвинула расковырянный пирог:
— Спасибо было очень вкусно, можно выйти из-за стола?
Вася её давно ждал. Его лицо ничего хорошего не предвещало.
— Ну что? Вернулась?
— Угу, — Катя стояла у порога и смотрела в пол.
— Дверь закрой. И ближе подойди. Не стесняйся.
Она закрыла и подошла.
— Хочешь я покажу тебе фокус?
Катя помотала головой.
— Что?
— Нет, спасибо, – сказала Катя.
— Что? Я не слышу?
— Нет, спасибо! — прокричала она.
— Что?!
— Не-е-ет!
— Что-что?
Катя поняла, что Вася дразнит её, и просто помотала головой, чтобы не показаться невоспитанной, на случай если Вася все-таки не шутит.
— Знаешь что это такое? – и Вася медленно и значительно достал из кармана коробок спичек. Катя вздрогнула. Ей сначала показалось, что Вася достал её коробок. Что он как-то всё прознал, пришёл к ним домой и отыскал Катины спички в её комнате, в коробке с её игрушками. Сердце Кати стало малюсеньким, а глаза огромными… Вася показался ей страшным волшебником или ужасно умным и злым фокусником… Однако, коробок в Васиной руке был новенький, блестящий, и с ярко-жёлтой наклейкой. Катин же коробок был блёклый, потёртый и вовсе без этикетки… Сообразив это, Катя смогла дышать.
— Ха-ха! Не знаешь, малявка! Это огонь! – Вася очень красиво и, как показалось Кате, под неслышную музыку открыл коробок. Катя наклонилась, чтобы посмотреть.
– Нельзя! Тебе нельзя на это смотреть! Спички — детям не игрушка! — Вася отвернулся и через некоторое время повернулся, держа одну спичку. Потом помотал ею у Катиного носа так близко, что она её не смогла разглядеть. — Сейчас я покажу тебе фокус!
— Я хочу к маме!
— Опять… Нет.
— Я хочу в туалет.
Вася ненадолго замялся.
— Я пойду с тобой… то есть, я постою за дверью и посмотрю, чтобы ты никуда не смылась. – Он сунул коробок в карман, схватил Катю за руку и потащил в туалет. -Быстро, и не пробуй убегать!
Он впихнул её внутрь, почти захлопнул дверь, но так, чтобы мамы не слышали. Катя осталась в туалете одна. Для того, чтобы Вася не подумал, что Катя просто испугалась, она залезла на унитаз, и стала думать, как бы пописить и как бы избежать этого фокуса со спичками. Её всю колотило от страха. Придумать ничего не получалось, пописить тоже. Катя смотрела на плитку в туалете, на её рисунок и швы. Одни швы были нарисованные, другие настоящие. Всё блестело.
— Что-то ты там долго! – коварным голосом проговорил Вася.
За его словами последовал щелчок выключателя, и в комнате стало совершенно темно. Катя испустила ужасающий писк.
— Вася!!! – послышалось из кухни. Свет снова включился.
Катя отдышалась и слезла с унитаза. Оторвала пару листков бумаги, бросила их в воду и нажала кнопку. «Может и правда «смыться», как в мультфильмах?» Оставалось только помыть руки и пойти на смерть.
Дети вернулись в комнату. Вася протянул Кате стакан с водой.
— Если что-то пойдет не так, у тебя будет одна попытка потушить пожар. Поэтому не разлей раньше времени.
— Но… в доме нельзя. Тут может всё загореться.
— Кто не рискует, тот не пьет шампанское!
«Это шампанское?!» — удивленно подумала Катя и уставилась на стакан. Она совсем не понимала, что происходит. Её сердечко колотилось.
— Дамы и господа! Смотри сюда, — поправил Вася. — Встречайте! Только сегодня и только у нас выступает адский поджигатель!
Кате снова показалось, что заиграла музыка, Вася же отвернулся и повернулся уже со спичкой поднятой вверх. Кате казалось, что стакан сейчас лопнет у неё в руках. Вася резко опустил спичку, чуть не ткнул ею Кате в глаз, та отпрыгнула, и вода хлюпнула на пол. «Это хорошо, — подумала Катя, — если спичка упадет, пол не загорится».
— Сейчас адский поджигатель подожжёт эту спичку и прибудет царство огня! Огонь! Огонь! Ого-о-о-онь! Ха-ха-ха-ха! — Вася почти рычал не своим голосом, потом затих: чиркать спичкой и одновременно злодейски смеяться у него не получалось. Он почиркал, правильно держа спичку, и с третьего раза она вспыхнула. Можно было рычать дальше. Он придумал потушить спичку в Катином стакане, но та отскочила, увидев, что Вася тянет к ней огонь. И он едва успел его задуть.
Вася перевел дух и продолжил:
— А сейчас вы увидите, самый воспламеняющий фокус! Смотрите не обожгитесь!
Он зажег ещё одну спичку, а Катя не знала, что делать: жмуриться или смотреть. Но решила всё-таки смотреть. А Вася поднял горящую спичку, поднял, она горела, поднял ещё выше, а потом взял… и сунул её в рот.
Это поразило Катино воображение, у неё перехватило дыхание и она застыла.
— М-м-м, остро, как я люблю! – Вася вынул изо рта потухшую спичку. — И не старайтесь повторить это дома!
«Ещё чего», — подумала Катя. Она смотрела то на Васю, то на потухшую спичку, которая только что горела, и совсем не понимала: «Как?!».
— Отдай же, — он сначала не мог забрать у Кати стакан и выплеснул еще немного воды на пол. — Последний штрих!
Вася запрокинул голову со стаканом, допив оставшуюся там воду, и номер был завершён.
Катя не знала как жить дальше… ещё минут тридцать.
VI
— Та-а-а-ак, по-моему, тебе горячо! – заметила мама к Катиной радости. – И чего молчишь?
Катя не поняла этого замечания. Она от усердия завозила шершавым языком по небу. В гостях нужно было быть вежливой, а значит — делать всё то, что не хочется, повторяя за мамой, и скрывать всё, что не нравится. И ждать, когда мама спасёт.
— Обожглась? Ну вот. Бедная! Лена, где водой можно разбавить?
— Зачем водой… У нас есть лёд, — гордо сказала Лена и довольно ловко, но громко гремя, достала из морозилки форму со льдом.
В Катину чашку бултыхнулось два кусочка, и они тут же звонко треснули. Катя была в восторге. Она ещё старательнее стала тереть небо шершавым языком.
— Вылови его ложкой и во рту подержи – сказала мама, снова к Катиной радости. Она как раз этого и хотела, но в глубокой задумчивости ничего маме не ответила. Как только Катя обожглась, она сразу же вспомнила про спички.
Один кусок льда быстро таял у Кати во рту, другой в чашке. Не прошло и минуты, как их не стало. А в гостях, Кате казалось, они сидели ещё очень долго. Коробок со спичками, оставшийся дома без присмотра, тревожил, пугал и тянул одновременно.
VII
Дома волнение не закончилось. Коробок спичек так и пульсировал основной мыслью и идеей. Однако, жечь спички в комнате было нельзя. И надо было уединиться там, где есть вода. Стемнело, и на улицу не выпустили. Только что пропустили «Спокойной ночи малыши». И сегодня больше нечего было ждать, кроме завтра. Но ждать завтра означало просто лечь спать. А спать было не просто самым скучным занятием — это было унизительно. В довершение всего, мама сказала, что в понедельник (ужасное слово) Катя возвращается в садик, а она на работу. Катя этого всего совсем не заслуживала, она чувствовала сильную несправедливость и нежелание… Нежелание и несогласие. Она была очень обижена, сразу вся раздулась, стала громко топать при ходьбе, перестала отвечать на поставленные вопросы.
— Дочь, мне нужно идти на работу, чтобы зарабатывать деньги. Папа работает всё время, чтобы зарабатывать деньги. Тебе же понравилось на море. И на самолёте понравилось летать. Ты не можешь сидеть дома одна, потому что ты маленькая, ты должна пойти в детский сад. Там за тобой присмотрят и будут ухаживать, ты же знаешь. Детский сад – это сад для детей. Там всё для детей: маленькие стульчики и столики, маленькие кроватки. И все дети там играют. Там очень добрая воспитательница. Она по тебе соскучилась. Ты будешь там спать днём, и у тебя будет завтрак, обед и полдник, не то что дома, — мама усмехнулась. — Не спорь с матерью! Ты еще маленькая, чтобы сидеть дома одна, ты не можешь о себе позаботиться! Если я уйду, вдруг будет пожар!!! Пожар – это ужасно! А ты у нас самое ценное… И детский сад – это такая детская работа. Ты в детском саду помогаешь мне и папе работать.
Глаза Кати заволокло, и она мысленно обняла свою будущую дочку: «Да! Может случиться пожар!..» Катя что-то придумала и побежала в ванную комнату, постояла там немного, потом вспомнила, зачем пришла, и вернулась в комнату за спичками, а потом снова в ванную. Там она помаялась, затем тихонечко прокралась, чтобы убедиться, что мама смотрит кино, ну а потом уже совсем решительно вернулась в ванную.
— Знаешь почему мы в ванной? Почему мы выбрали эту комнату? Потому, что здесь много воды. Это царство воды. Помни, что вода всегда побеждает огонь. И если будет пожар, ты должна будешь тушить его водой, ты можешь облить себя водой, и тогда ты не сгоришь, ты можешь прибежать сюда и лечь в ванну. Огонь не сможет к тебе прикоснуться. Здесь сейчас я покажу тебе силу воды. Вода! Вода-а-а!
Катя открыла кран и достала спичку, чтобы зажечь её. И, правильно держа, как Вася, зажгла на ней огонь. Она делала это так, как будто бы зажигала спички каждую минуту, всю свою жизнь. Она не вздрогнула, не выронила её, когда спичка зашипела и вспыхнула. Зато дочка вздрогнула и заплакала от страха. Тогда Катя почти сразу же стала рычать: «Огонь! Ого-о-онь!» А потом сунула её под струю воды. Спичка погасла, силы воды победили её. Катя увидела дым и вспомнила про то, что во время пожара нужно дышать через мокрую тряпочку, и сообщила об этом дочке. Дочка взяла мокрую тряпочку, и стала дышать через нее. За своё здоровье Катя не боялась. Здоровье дочки было важнее. Катя просто хотела предостеречь дочь, и возможный вред, нанесенный здоровью. «А теперь я тебе покажу всё могущество воды, смотри», — Катя высунула язык, показала на него пальцем и продолжила: — «На яфыке флюни, а флюни — это фота». Но Кате сразу не понравилось звучание этой фразы и она повторила её, предварительно спрятав язык: «На языке слюни, а слюни — это вода. И вода..! — она вытащила спичку. — Вода..! — она зажгла её. — Побеждает огонь!» — она высунула язык, зажала его губами и затушила спичку. И огонь, и вода, и дочка — все они исчезли в ту же секунду. Катя превратилась в какой-то сгусток напряжения и боли. Он сжал ей веки, впрыснув под них текучей красной краски. Сдавил воздух внутри. Он забрал у неё все мысли и все желания, вернее, её несогласие и нежелание, которые у неё были совсем недавно, а потом начал так же болезненно их возвращать. Кате захотелось всего того, что ждало её каждый раз, когда ей было больно или плохо – маминой ласки. Это желание обычно вырывалось из неё в виде рёва после того, как она разбивала коленки на бегу или прикусывала щёку. Этот рёв беспрепятственно вырывался из груди и лился наружу, он разрывал сердце маме, и его осколки быстро успокаивали боль, не так быстро останавливали при этом рыдания, зато буквально на глазах залечивали любые раны. Этот рёв сейчас зрел в Кате, разрывая её собственное сердце, но она почему-то не давала ему вырваться наружу. Она сделала что-то такое, о чём никто не должен был знать. Особенно мама. Поэтому ничто: ни мамины поцелуи, ни её раздувания, ни, может быть, зелёнка не могли облегчить её страдания. «Зачем их придумали? Зачем кому-то они нужны? Зачем они продаются в магазине? Зачем кто-то их купил? Зачем мне было их находить?» Она была не согласна. Катя сунула коробок под лежащие стопкой полотенца. С глаз долой. Ей снова вдруг так захотелось бросится к маме, но её снова остановило что-то. «Я разобью ей сердце, если она узнает, что я, маленькая, хорошая девочка, её маленькая дочка, играла со спичками. Они все меня очень любят, очень-очень, они думают, я очень хорошая».
Катя стала тихо и горько плакать, сидя на табуреточке. Ей было так невыносимо, что она не могла плакать только из-за случившегося. Она стала плакать и из-за робота без головы, и из-за розовых мёртвых червяков в луже, и за Васю, который ходит в школу. Язык очень болел. И некому было её пожалеть в целом свете. Тут Катя вспомнила про Тучку, которая утром спала в корзине с бельём. «Животные же чувствуют, когда человек боится или ему плохо. Животные знают, когда человеку больно, и могут зализывать ему раны». Она с надеждой открыла корзину с бельём. Толстая Тучка выпрыгнула оттуда и стала нервно нализывать лапу, потом подбежала к двери и стала скрестись.
— Тучка, Тучечка, — с надеждой и лаской говорила Катя, стоя, по-прежнему, у корзины. Но кошка и ухом не пошевелила. Катя приоткрыла ей дверь, толстая Тучка протиснулась наружу, а Катя снова вся сморщилась от слёз. Всю жизнь просидеть в ванной она была готова, но не могла. Она знала, что рано или поздно ей придётся выйти и что-то делать. А там… шумел телевизор, мама планировала, что наденет завтра, думала о своём.
— Давай выпьем чаю! Нашего, вкусного, — сказала мама, увидев тихонечко вошедшую в комнату Катю. – А к Васе мы больше не пойдём. Он тебя подавляет, мне кажется.
— Давай чаю, мама!
Того самого чаю, идеальной температуры, с идеальным соотношением всего, которому Катя сначала сильно обрадовалась, но потом поняла, что пить после происшествия со спичками больше не может. «Мама делала этот чай с такой любовью, с такой любовью, — у Кати помутнело в глазах от слёз, — а я не могу выпить его, и он пропадёт». Она отодвинула его и спросила дрожащим голосом:
— Мама, а когда у меня день рождения?
— Через пятнадцать дней. Точнее, уже через четырнадцать дней.
«Ко дню рождения мой ожог уже, наверное, заживёт. И тогда я снова смогу пить мамин чай. И всё будет хорошо. С такой любовью делала, с такой любовью…»
Катя сидела так и думала о том, какая она несчастная, как она хочет, чтобы язык скорее перестал болеть, а потом незаметно для себя она стала думать про жуков, про то, как хорошо было бы проверить завтра во дворе сохранность своего секретика, который она сделала давно, три дня назад, и совсем о нём забыла, она стала надеяться на то, что Аню завтра тоже выведут гулять. Аня лучше Кристины из дальнего подъезда. Пусть лучше будет Аня, а Кристины не будет вовсе. А ещё завтра надо будет закопать в землю спички… Нет, бросить в лужу… А то в земле червяки. В луже тоже червяки, но уже мёртвые… Им не страшно.
— Мы вот сегодня говорили с Леной про школу, — сказала мама. — Так вот знаешь, не надо бояться школы. Это Васе там не нравится. Но Вася такой мальчик. Ему всё не нравится. И учительница им недовольна. Это же Вася! А тебе там понравится. Новые подружки… Там… маленькие стульчики, маленькие парты – всё для детей! У тебя будет учительница, которая будет учить детей читать и писать, да, там будет очень много детей и все они будут…
А Катя подумала: «Год до школы… Я что-нибудь обязательно придумаю, чтобы туда не ходить. Я буду думать, думать, и придумаю такие слова, чтобы мама поняла, что мне туда ходить не надо. Мне лучше быть дома… А то я опять найду что-нибудь опасное, злое… Сделаю там что-нибудь не так… А меня мама так любит… Мне не надо в школу… Но впереди целый год. Это день рождения скоро… А школа… Я обязательно придумаю что-нибудь…»