Здравствуйте!
С первым днём весны вас!
Позавчера повесили на дерево возле дома ещё один скворечник. Первый провисел больше года, прежде чем его облюбовали хоть и не скворцы, но зяблики. А зяблик, он и в Африке зяблик. Птица, хоть и мелкая, но очень деловая, да к тому же ещё я деятельна. А это далеко не одно и то же и ой как не всегда совпадает.
Интересно, прилетят ли наши зяблики нынче, и поселится кто-нибудь в новеньком скворечнике? Не знаю. Надеюсь. Весна покажет.
Весь день, с самого утра было яркое, можно сказать, нестерпимо яркое солнце, сильный ветер и небольшие, стремительные облака на небе. Птицы надрывались, как могли. Неужели, чёрт возьми, никому из них не захочется поселиться в новом, чистеньком, пахучем скворечнике. Смотрю, как он висит на старой, корявой, уютной яблоне… Вот прям сам бы там жил!
А сейчас хочу рассказать про посещение своего ленинградского двора и своей первой школы… Побывал там 20-го февраля.
Дом, в котором мои родители и я снимали малюсенькую однокомнатную квартиру с 1973 по 1976 год, имеет адрес, который запоминается легко и сразу: Институтский проспект, дом номер 1. Это Выборгская сторона. Через дорогу от нашего дома начинался парк Лесотехнической академии. Номер школы, в которую я пошёл, тоже было запомнить нетрудно. Я пошёл в школу в 1974 году, номер школы – школа №74 г. Ленинграда. Теперь это 74-я гимназия города Санкт-Петербурга.
Район Питера, в котором прошли три года моего очень нежного детства ничем не особенный. Если человека с закрытыми глазами туда привезти, открыть глаза и сказать, что он находится на окраине Томска, Барнаула, Орла или Хабаровска, то он и не усомнится, и не заподозрит подвоха, и ничто не напомнит ему в городском пейзаже, что он в городе Петра и колыбели трёх революций. Рядами идут скучные пятиэтажки – хрущёвки силикатного кирпича, с вкраплениями отголосков сталинской архитектуры. Между пятиэтажками торчат точечные девятиэтажки на один подъезд, которые выглядят свежее пятиэтажек, но которым тоже уже за сорок лет.
Я приехал 20-го февраля около трёх часов дня к дому номер 1 по Институтскому проспекту и вошёл во двор… Я не был в этом дворе 37 лет… И я сразу всё узнал, всё вспомнил, всё нашёл.
Я не случайно выбрал именно это время для посещения… Именно конец февраля. Я хорошо помню конец февраля того своего возраста, потому что 17-го у меня день рождения, а день рождения так или иначе запоминается. Погода в этот раз была точно такая же, как и в мою бытность: хмурая, неуютная, с потяжелевшим уже снегом.
Я безошибочно нашёл подъезд (если по-питерски то – парадную), и над входом цифру 54. Зайти я не смог, так как на двери был кодовый замок. Тогда его не было, а то я бы и код вспомнил, если бы его не сменили. Да я и не хотел заходить. Убеждён, что и запах в доме не изменился, и зачем мне смотреть на дверь той квартиры на четвёртом этаже? Просто для того, чтобы сопоставить ощущения высоты кнопки звонка теперь с тем, какое у меня было почти сорок лет назад? Это ни к чему…
Я постоял, оглядел двор, нашёл всё и на своих местах. Единственно, кирпичный мусоросборник, который был для нас чем-то вроде замка, запретной горы, на которую строго-настрого нельзя было забираться, и потайным местом… Теперь вместо него просто огороженная площадка с баками для мусора. Но остаток кирпичной стены ещё торчит из снега, как древняя руина…
Потом я решил пройти от дома до школы. Мне думалось, что я не найду эту дорогу, так как я её внятно не помнил. Но я прошёл через двор по диагональной тропинке, перешёл через переулок, увидел новое высокое здание, которого раньше точно не было, прошёл мимо него во двор, двинулся дальше по тропинке между деревьями и понял, что иду, как ходил в школу когда-то… Я пришёл к своей школе ни разу не сбившись с пути. Она оказалась недалеко.
Что больше всего меня поразило?…
Зайду чуть издалека.
Я много раз бывал в тех местах, которые мне памятны, которые связаны с моим детством или с моей юностью. В Кемерово мы много раз меняли жильё и всё время жили на окраинах. У меня есть несколько дворов детства. Когда я возвращался туда, я находил большие изменения. Я видел, что за той дорогой, которая когда-то опоясывала город, а за ней были видны поля, и даже трактора с комбайнами в этих полях, теперь громоздится не просто микрорайон, а город уходит далеко туда, куда мы даже не решались забредать или заезжать на велосипедах из опасения столкнуться с деревенскими пацанами.
Я видел изменённый до неузнаваемости школьный двор той школы, которую закончил, перекрашенную снаружи и изменённую внутри саму школу. Я посетил руины учебного отряда № 1 «Школы оружия» Тихоокеанского флота, и взял кирпич с этих руин. Я знаю, что того корабля, на котором я служил, давно нет… Я привык встречать на прежних местах либо сильные изменения и новшества, либо руины и забвение.
Но приехав в питерский дворик на Институтстком проспекте, и дойдя из него до школы, я впервые столкнулся с совершенно другим… Ничего не изменилось!!! Совсем! Новые дома, которые выросли вместо клубка гаражей или пустырей – не в счёт. То, что на гастрономе в соседнем доме, куда я часто бегал за хлебом и молоком, теперь вывеска «Супермаркет» — это тоже не в счёт. Не изменилось другое…
Деревья, которые я помню, не показались мне теперь меньше. Дом как был светло-серый, так и остался светло-серым. Он не потемнел, не пошёл пятнами, не дал трещин, не осел. Он такой же. Он не показался мне больше или меньше. Двор не показался мне меньше ли просторней. Два островка кустов сирени – на прежних местах. В глубине одного у нас был штаб и шалаш. Штаб на месте. Шалаш, видимо, будет летом. Кустов не стало больше или меньше, железная ограда вокруг палисадников вдоль дома та же и покрашена, кажется, теми же красками.
В соседнем дворе, за переулком, в том самом дворе, через который я ходил в школу, на прежнем месте большое круглое углубление в земле. Нам говорили, что это — огромная воронка от немецкой авиабомбы. Углубление идеально круглое. На дне этого углубления-воронки – маленький, гнилой водоём, в котором мы ловили тритонов и пускали по нему самодельные парусники. Зимой эта вода покрывалась льдом, и получался маленький каток, пока не выпадал снег. Со всего околотка к этой воронке сходились дети, чтобы кататься с её склонов на санках.
Воронка на месте. Горка на месте. Дети на месте. Правда, я был днём, и их было совсем мало. Но к вечеру их точно должно было собраться много, потому что склоны укатаны большим количеством санок и поп. Мало того, когда я подходил к горке, с неё уводили мальчика, который тянул за верёвку санки «Чук и Гек» в точности такие же, какие были у меня.
Их мне подарили родители на новый 1976 год. Это была моя мечта – санки с рулём. Такие санки были у детей из, что называется, обеспеченных семей. Но мои родители, аспирант(папа) и молодой специалист(мама), купили мне их. Мне кажется, что ничего ценнее я в жизни своей в подарок не получал… Деревья, между которыми шла тропинка в школу, все на своих местах, ни одно не сломано, ни одно не сгнило. Они стоят всё под тем же углом и, кажется, не выросли даже на сантиметр. В школе и вокруг неё всё прежнее. Сменилась только табличка. И дети во дворе играют и бегают также. Только теперь они одеты ярче, и у них вместо ранцев и портфелей цветные и гораздо более весомые рюкзаки.
Я был потрясён! Я впервые в жизни так остро увидел скоротечность жизни. 37 лет! Моя жизнь, в которой так много всего произошло… для нашей страны сменились эпохи!!! А здесь ничего не изменилось!
Я был готов увидеть любые изменения. Изменения в любую сторону. Но не был готов увидеть отсутствие изменений (как я уже сказал, новые строения и вывески не в счёт).
Вот трансформаторная будка, за которой мы прятались и занимались секретными делами, вот деревья, среди которых мы жгли костры из ящиков, которые таскали со двора гастронома, который теперь называется супермаркет. Мы старались найти пластиковые бутылки, которые тогда были редкостью, из под клея или шампуня, потому что напитков в пластиковых бутылках тогда не было. Их здорово было зажечь на костре и носить на палке, чтобы горящий пластик капал маленькими, огненными каплями. Эти капли падали на землю со звуком, похожим на падение маленьких авиабомб. Именно здесь, среди этих деревьев, Геша, самый старший в нашей дворовой компании парень(года на два меня старшие) случайно или нарочно налил мне горящего пластика на левую руку. Вот эти деревья, а вот маленькие, белые шрамы у меня на руке… Вот возле нашей парадной электрощиток. В нашем доме он был только у нашей парадной. За этим щитком я когда-то нашёл чей-то клад: в полиэтиленовом пакете была пачка сигарет, перочинный ножик и три рубля. Сигареты я отдал отцу, ножик сразу же куда-то делся, а на три рубля в овощном магазине на всю ватагу мы купили конфет и сухого киселя в брикетах, который было тогда очень модно грызть. Всё на месте.
И то, что я это помню, совершенно не значит, что у меня какая-то особенная память или что мне это каким-то особенным образом дорого. Просто, детство имеет такое свойство, в детстве нет незначительных или второстепенных вещей и событий. И это самый правильный подход к жизни.
Я сфотографировал что-то. Понимаю, что эти фотографии никому, кроме меня, ничего не скажут. Но, когда в спектакле «Как я съел собаку» я говорю про тоску мальчика, который один слоняется по двору, а остальных друзей загнали, когда этот мальчик с грустью смотрит на окна домов, за которыми сейчас его друзья, но которых уже сегодня не выпустят… Когда я говорю про дорогу в школу и свет из школьных окон, для меня это — именно эта тропинка, окна именно этих пятиэтажек и это та самая школа.
Ваш Гришковец.