Здравствуйте!
Вот написал я предыдущую страницу дневника про Елабугу и понял, что не всё я написал про этот маленький город… Не всё, что хотел. Несправедливо было бы написать только про один дом в этом, хоть и небольшом, но всё же живом и разноцветном городе. Уезжал-то я из Елабуги под сильным впечатлением, но и впечатление моё было и многослойным и разноцветным.
После того как вышел я на воздух на улицу из дома, где прожила свои последние дни великая поэтесса, перевёл дух… Отвезли меня в совсем другой дом. Отвезли недалеко. Город-то небольшой.
Отвезли меня в дом, где родился и прожил свои первые двадцать счастливых лет жизни русский живописец Иван Иванович Шишкин. Думаю, что нет у нас более известного и любимого всеми живописца. И даже тот человек, который никогда не интересовался живописью, которому кажется, что художество – это безделье и мазня, который ни разу в жизни сам ничего не накалякал даже в детстве карандашиком… Всякий знает и любит хотя бы одну его картину, благодаря тем самым конфетам с косолапыми мишками на фантике.
Как же хорош дом, в котором художник родился, вырос и прожил годы юности. Дом богатый, купеческий, высокий. И стоит-то он высоко, над поймой, над рукотворным прудом, и видна из него река Кама. Далёко видно из этого дома.
Дом не аристократический. Он купеческий. Комнаты в нём не огромные, но большие. Светло в комнатах и приятно. Белые печи, высокие потолки. Сохранилось много предметов мебели, убранства, картин. Есть и дверные ручки, которые помнят своих исконных хозяев.
Столовая – трапезная с окнами не на широкий простор, а во двор, уютная и в этом доме и какая-то очень приятная. Видно умели тут и приготовить и поесть. Музыкальных инструментов в доме несколько. Клавикорд и несколько фортепиано… Сохранились книги.
Да и экскурсовод, которая встретила нас всё время чего-то похохатывала, посмеивалась, рассказывая про тех, из-за кого этот дом стал музеем. И хоть было слышно, что говорит она, как по накатанной, и по нескольку раз на дню она произносит свои речи, всё равно, посмеивалась она и похохатывала чему-то своему… Хороший дом!
И вот стоят в городе Елабуга два совершенно разных музея и дома, а между ними и протекает жизнь, которую с наскока и за пару часов ни разглядеть, ни почувствовать, ни услышать не возможно. Так что уезжал я из Елабуги не с пониманием, а с впечатлением, которое словами не проговорить.
А через час после купеческой, низкорослой и старинной Елабуги въехали мы в город Набережные Челны, который не купеческий и не старинный.
Таких необъяснимо широких улиц я не знаю ни в одном городе. Это даже не улицы и не проспекты. Это какие-то пространства между одинаковыми девятиэтажными домами. Понятное дело, что когда, не так уж давно, строили этот город, никто землю не берёг и не экономил.
Наверное, на макете и на плане архитекторов всё выглядело красиво и лихо. Но, в итоге, получилось так, как получилось.
Девятиэтажки в Набережных Челнах в основном такие же, в какой я жил много лет в городе Кемерово. Такие, которые с одной стороны с балконами, а с другой стороны с лоджиями. Только в Кемерово такие девятиэтажки ставили лоджиями во двор, а балконами на улицу, в Набережных Челнах же сделали наоборот. Люди, разумеется, все эти лоджии застеклили и закрыли рамами. Застеклили кто во что горазд и каждый по-своему. Так что от стройности макета и проекта не осталось ничего. Печально народное творчество в области стекления лоджий и балконов. Удручает оно своим диким разнообразием.
Город очень длинный, больше двадцати километров. И понять в нём находишься ты в центре или на окраине приезжему человеку не удастся ни за что. Дороги ужасные. Дороги таковы, что кажутся испытательным полигоном для выпускаемых в городе КАМАЗов.
Да к тому же приехал я вечером и в такое время года, когда при всей благожелательности город невозможно увидеть с лучшей стороны и признать хотя бы местами красивым. Возможно, в разгар лета, когда деревья будут зелены, а не голы, когда дороги не будут похожи на череду малых и больших водоёмов, и не будет гор тёмного, талого снега по обочинам, тогда Набережные Челны можно будет увидеть такими, как их задумывали построившие год люди, которые, я уверен, не желали зла тем, кто теперь в городе живёт.
Встречал в Набережных Челнах и очень ждал меня мой бывший сослуживец Фанис. Немного нашлось в мире тех, с кем мне когда-то довелось служить. Я встречал людей, с кем мы едва пересекались за три года, с кем служили где-то недалеко друг от друга, но ни разу друг друга не видели, с кем, скорее всего встречались, но друг друга по службе не помним. Те же, с кем я служил бок о бок, долго, да ещё имел приятельские отношения, к кому была симпатия и осталось тепло, таких я встретил всего трёх. Это грузин Джемал Беридзе, который волею судеб теперь живёт в Хабаровске и в Грузию не вернулся, это Артур, который живёт в Уфе, и Фанис. Два татарина и грузин.
Фанис, надо отдать ему должное, приложил много усилий, чтобы мы повстречались, и у нас появилась какая-то ниточка отношений. Он лет пять тому назад не поленился и приехал в Уфу, когда я там был на гастролях. Он проделал длинный путь, не будучи уверен, что я его узнаю и буду ему рад. Он очень волновался в нашу первую встречу. Ему явно было непросто решиться на то, чтобы прийти ко мне за кулисы. А вдруг бы я сделал удивлённое лицо или вовсе отказался разговаривать… Потом он приезжал не раз и в Уфу и в Казань, когда я там был со спектаклями. Всегда приезжал с подарками и гостинцами.
Фанис был очень особенным человеком у нас на корабле. Он был секретчиком. Я всё время удивлялся – он говорил и говорит с заметным акцентом, и мне думается, что по-татарски он говорит, думает и пишет свободнее, чем по-русски. Однако, по-русски он писал без ошибок, очень хорошо формулировал и обладал исключительно красивым почерком. Ещё он был практически самым высоким в экипаже. За 1.90 точно. Высокий, стройный, с идеальной осанкой и тонким, орлиным носом.
А ещё он, чёрт возьми, был самым, самым аккуратным. Понятное дело, что будучи секретчиком он имел дело с пишущей машинкой и документами. Ему не было надобности чистить пушки или обслуживать механизмы. Однако, он был как-то невероятно аккуратен, чистоплотен и почти элегантен. Он даже робу (рабочую одежду) умудрялся ежедневно наглаживать утюгом так, что, казалось, можно порезаться о стрелки. Он всегда был идеально чист, опрятен и безупречен. Многие, да и я в том числе сердились на него. Потому что чуть ли не каждое утро старпом или боцман выговаривали нам в том смысле, что посмотрите – вот вам татарин, а он такой чистый и аккуратный, а вы… Ивановы, Петровы, Сидоровы, мать вашу…
Фанис снова очень волновался, ожидая меня в своём городе. Это было заметно, да и жена его потом сказала. Он забрал меня из гостиницы, повёз к себе домой, точнее, на квартиру.
Фанис занимается строительством, подробнее он не говорил. Живёт он скромно и хорошо. В семейные его истории я не вдавался. У него молодая жена, детей пока нет. И живёт он планами, как человек около тридцати или едва за тридцать. По дороге он мне показал строящийся дом, в котором у него скоро будет хорошая квартира с видом на реку и с видами на жизнь.
Принял меня Фанис… что называется шикарно. Я давным-давно не был за семейным, домашним столом, накрытым и исполненном в том самом незабвенном советском стиле. У нас дома таких застолий не бывает, мы про них забыли, да и у моих родственников и знакомых теперь уже так не принято. У Фаниса же на столе было всё в лучшем виде и всё продумано. К тому же, это был татарский стол. А за таким столом я был впервые в жизни.
Я поел всего. Всё было отменно, и многое имело незабываемый с детства вкус. Неподражаемый вкус! Выпили мы с Фанисом бутылочку местной татарской водки. И она была хороша. В финале ужина был подан белеш (я не ошибся, именно белеш, а не беляш). Это закрытый пирог круглой формы, тонкого теста, начинка которого — мелко резанная картошка и говядина. Бывает белеш с гусем. Его я отведал на следующий день в ресторане. И тот и другой были чертовски вкусны. Особо вкусно тесто, которое является дном пирога. Оно тонкое и пропитано соком. Его кладут, видимо, сначала гостям и уважаемым людям, небольшими кусками, так как на всех дна, как известно, не хватает.
С такой начинкой бывают и маленькие пироги треугольной формы Так и называются – треугольники. Только по-татарски я слово «треугольник» не смог ни выговорить, ни запомнить.
Потом был чай из правильных чашек и чайника, вкуснейший чак-чак, баурсаки (это татарский десерт, его описывать не буду, иначе захочу, а где ж я это возьму?).
Тёща Фаниса в белом платке и в традиционной татарской одежде за чаепитием очень выразительно высоким голосом по просьбе Фаниса читала стихи. Читала советских поэтов.
Меня в этом доме задарили. Для меня был приготовлен очень высокий чак-чак, вяленый гусь был хорошо упакован и уложен в красивую холщовую сумку, были ещё гостинцы… Но больше всего меня поразил мой сослуживец тем, что для всех членов моей семьи он приготовил валенки. Валенки разноцветные, разной высоты и очень хорошего мягкого войлока. Я был тронут, абсолютно растаял и давил в себе наворачивающуюся слезу.
Я совсем, находясь в небольшой, очень аккуратной и какой-то стерильно чистой квартире Фаниса, с этим богато накрытым столом, с маленькой тёщей и улыбчивой женой, чувствовал себя не в квартире, а в доме… Традиционном татарском доме, и совсем не в девятиэтажке, и совсем не в новом, индустриальном, неуютном городе… Наоборот. Я был в тепле, добре и сердечности, у человека, который меня ждал и очень хотел доставить мне радость.
Фанис не был бы Фанисом, если бы не потряс меня окончательно тем, что достал откуда-то совершенно затёртый маленький блокнот, точнее, записную книжку с адресами и телефонами, открыл её и показал мне исписанную страницу. Я сначала даже не понял, что он мне показывает. Страница была мелко исписана… Но я пригляделся и не поверил глазам. Я увидел свой юношеский почерк и прочитал адрес того дома, из которого когда-то ушёл на службу и в который со службы вернулся. Адрес девятиэтажки, какими застроен город Набережные челны…
Эту запись в блокноте у Фаниса я сделал почти ровно 26 лет назад, незадолго, за какой-то час до того, как покинул службу и расстался с Фанисом больше чем на двадцать лет. У меня даже голова закружилась от того, что я увидел и от того, что держал эту записную книжку в руках. Аккуратный малый, мой сослуживец и товарищ Фанис!…
На следующий день я дал спектакль «Как я съел собаку» в доме культуры КАМАЗа. Фанис не дал мне его пригласить на спектакль, потому что купил билеты заранее. Купил на всё своё семейство и на родственников. В его присутствии играть спектакль было и радостно и очень непросто. Я прям-таки чувствовал, как он где-то там, в зале, реагирует, и в какие моменты…
Обязательно приеду к нему в следующий раз подготовленный. Но а уж если он решится приехать ко мне в берегов Камы, то ему точно мало не покажется.
А десять лет назад в это время я узнал, что умерла моя бабушка. Та самая… Любимая. Баба Соня. Она когда-то была моим любимым человеком. Это она практически всю жизнь проработала учителем биологии, и даже родилась 1 сентября…
Умерла она 16 апреля. А узнал я об этом ещё 15-го апреля. Я был тогда в Лос-Анжелесе и у меня 16-е ещё не наступило. Я был предельно далеко. Я был там всего пять дней. До того и с тех поря в Америке ни разу не был.
Я предпринял какие-то действия, но тогда рейс в Лос-Анжелес был не ежедневным, на ближайшие два дня билетов из Нью-Йорка, до которого тоже нужно было долететь, в Москву не было. То есть, я никак не успевал на её похороны.
Бабушка так любила меня, что, кажется, специально выбрала время таким образом, чтобы я никогда не видел её мёртвой.
И мой деда Боря, её муж, с которым она прожила с 1944 года, тоже умер когда я был далеко и был абсолютно счастлив. Тогда я уехал на первый свой успешный театральный фестиваль к Чёрному морю, в Лазаревское. Там у меня случился первый заметный профессиональный успех с театром «Ложа». Тогда обо мне впервые написали критики. Телефонной связи со мной у родителей не было, я сам пару раз ходил на почту и счастливый звонил отцу, радостно говорил о своём успехе, а он не сказал мне, что горячо любимый дед умер.
Я тоже не видел его в гробу. Он остался в сибирской земле, бабушка лежит в восточно-прусской. Она не хотела ехать в Калининград…
Ну вот, странная получилась запись.
Ваш Гришковец.