Здравствуйте!
Недавно наблюдал в Калининграде трогательнейшую сцену… Калининградские бомжи очень особенные. Многие из них этакие сэконд-хэндовые бродяги. Их можно увидеть в твидовых пиджаках с замшевыми накладками на локтях, или в некогда шикарных пальто. Многие из них не прочь витиевато порассуждать, процитировать что-нибудь, припомнить по каким дорожкам бродил по городу Иммануил Кант. Один даже по-приятельски называл старика Иммануила просто — Моня Кант. Так вот…
Увидел я как-то в солнечный денёк в середине сентября трёх вот таких городских путешественников, которые грелись на осеннем солнце на остановке. Им было скучно, но никаких дел и занятий они себе придумать не могли. Сидели себе и жмурились на солнце. Я проехал мимо них и как-то зацепился взглядом. А часа через полтора ехал в обратном направлении. Машина ползла очень медленно, пробка была тугая. И я увидел эту троицу уже возле другой остановки, подле которой они внимательно обследовали урну. И вдруг один из них что-то в этой урне обнаружил, страшно обрадовался, а вслед за ним обрадовались и двое остальных. Мне стало очень любопытно, что же они там нашли. Это явно была не пачка сигарет и не бутылка с остатками содержимого. А они… радостно что-то обсудили, даже приобнялись, потом подошли к скамейке и самым уютным образом на ней разместились. Один что-то долго искал в своём, можно сказать, рюкзаке, нашёл то, что искал к общей радости всей троицы. Тогда они сели поплотнее и чем-то занялись. На их лицах, изломанных и измятых жизнью, хулиганами, ментами и собутыльниками, чуть ли не сияли улыбки. Я буквально прижался к стеклу, чтобы разглядеть, но машина ползла медленно. Только когда мы поравнялись, мне удалось разглядеть и понять, что же нашли эти бродяги. В руках у них был помятый, но довольно чистенький сборник кроссвордов. Я даже услышал, что они обсуждают: «Еврейский удлинённый пиджак», — сказал один. Другой обрадовался и тут же практически выпалил: «Ё… Так это ж лапсердак!» — и они, счастливые, начали записывать найденной в рюкзаке ручкой слово.
Вот почему я не научусь водить машину. Сидел бы за рулём, ни за что бы не увидел, ни за что бы не разглядел, не прочитал бы ту или другую надпись, не увидел бы каких-то котов или какую-нибудь собаку, не дослышал бы чего-нибудь…
Вот, ехал по Москве и увидел. Как мимо такого можно проехать? А сидел бы за рулём, проехал бы как миленький.
А завтра надо улетать из Калининграда. Здесь сегодня был такой красивый-красивый день! Солнце было такое, что не спасали солнцезащитные очки, ветер, студёный-студёный, влажный, но чистый-чистый. Утки крякали на озере, тревожно, взволнованно, как будто обсуждали сборы в дорогу. Над домом летят и летят птичьи косяки. Когда жили в другом районе города, такого я не наблюдал. А здесь у них прям какой-то воздушный коридор. Над домом. Мне это очень нравится. Хоть и грустно. Но я завтра полечу в другую сторону. Птицы летят на юго-юго-запад, а я полечу строго на восток. Здесь листья едва тронула желтизна. Ещё поздние яблоки не дозрели… А вернусь — осень будет уже полноценная и очевидная. Да и птицы успеют за время моего отсутствия улететь восвояси.
А я вчера закончил книжку «Письма к Андрею». Написал вступление и окончательно принял очень непростое для себя решение, что публиковать её буду. Книжка эта странная, неожиданно родившаяся. Жанр её мне непонятен. Кому она может понадобиться — тоже большой вопрос. Но всё же я решил её опубликовать. Выйдет она в ноябре. На обложке будет помимо названия «Письма к Андрею» ещё и надпись «Записки об искусстве», чтобы какие-нибудь хитрые книгопродавцы даже и не попытались её предложить кому-нибудь, как рассказы или повесть.
Из Тбилиси Гиги пишет смс-ки, что увлечённо работают над песнями. Обещает , что через неделю первая будет готова. Очень хочу её скорее послушать, ну и, конечно же, показать вам.
Вот с такими настроениями собираю дорожную сумку. Постараюсь с уральских просторов информировать вас о том, что и как происходит. Правда, если будет о чём информировать.
Ваш Гришковец.