Весь июнь прошёл в беспрерывных гастролях и других важных и неотложных делах, и всё далеко от дома. Были сильные проблемы с голосом. Несколько раз даже стоял вопрос об отмене спектаклей, т.к. при всём напряжении я мог издавать только какие-то шипящие и свистящие звуки. Я очень благодарен той публике, которая простила мне мои хрипы и досмотрела, а главное, дослушала мои спектакли до конца. А прислушиваться приходилось, потому что со сцены звучал хриплый шёпот.

16 июня прошло важное для меня мероприятие. Мероприятие для меня значительное, масштабное и первое такое в моей жизни. Это был благотворительный вечер, который мы провели с фондом «Вера» и средства от которого пошли на поддержку хосписов. Я очень волновался. Волновался, потому что люди покупали очень дорогие билеты и хоть, приобретая билеты они понимали, что их деньги пойдут на благотворительность, всё же они покупали билеты на меня. Очень важно было не обмануть доверие и поддержать фонд «Вера» не банальным и нелегковесным выступлением. Да и вообще когда прикасаешься к благотворительности, нужно быть в высшей степени ответственным… В тот вечер я читал неопубликованные отрывки, рассказывал истории, которые хочу написать, но пока ещё не написал, признавался со сцены в том, в чём ещё не признавался. Получилось здорово. В этот вечер я ощутил, что в зале находятся не зрители, а только участники… Все, кто собрался тогда в театральном Центре на Страстном, были участниками важного и благородного дела. А ещё там присутствовали в качестве гостей врачи, которые работают в хосписах. А это, уж поверьте мне, совершенно особые люди, которые понимают про смерть, жизнь и про ценность каждого мгновения жизни что-то такое, чего мне не понять никогда.

А вот завершение сезона у меня выдалось потрясающее. Оно было настолько восхитительным, как будто происходило не со мной. В завершающих мой сезон днях и событиях было что-то… я бы сказал… старорежимное… Что-то такое… такое… какое я читал в неких мемуарах, дневниках и воспоминаниях из прежних, а стало быть, куда более гармоничных и мудрых времён…

17-18-го июня прошли мои последние в этом прошедшем теаральном сезоне спектакли. Прошли они в Санкт-Петербурге. В изумительном по красоте театре имени Комисаржевской. Несмотря на уже совсем не театральное время года и на прекрасную, редкую для Питера, погоду, залы были переполнены и публика благодарна. А я играл, как школьник, понимая, что вот эти уроки последние, и завтра уже лето. Т.е. играл свободно, не ощущая никакой тяжести и даже истерзанные в лохмотья голосовые связки почему-то зазвучали почти в полную силу… А в это время в Питере царствовали белые ночи, и проходил никому не понятный экономический форум. Из-за этого, никому не понятного мероприятия город периодически перекрывали в том или ином месте, всячески усложняли жизнь городанам и приезжим, и тем самым участники этого идиотского мероприятия вызывали только гнев и проклятия на свои никому не понятные головы. Но с наступлением ночи Питер брал своё. Счастливые толпы выпускников школ и свеженькие лейтенанты, закончившие свои военные училища, впервые ощутившие тяжесть офицерских погон, наполняли улицы и набережные радостью и хмельным весельем. В эти ночи они плевали на все эти чёрные мерседесы и BMW а также на чёрные джипы охраны и сопровождения VIP-персон, которые заполонили прекрасный город, как д
Дисептиконы из фильма «Трансформеры» (улыбка).

Отыграв последний в этом сезоне спектакль, я ощутил даже не облегчение, а просто какое-то тотальное опустошение. Я не мог ни говорить, ни смеяться, ни думать. Я просто превратился в зрение и слух. И меня усадили на маленький кораблик и повезли по каналам и речкам Питера. Т.е., превратившись в зрение и слух я видел и слышал только прекрасное. Мы пили шампанское. С улиц, которые были выше поверхности воды, по кторой мы плыли, доносились голоса, звуки музыки, которые бесперывно менялись. Город шумел, но с воды людская его составляющая была почти не видна. С воды город виделся так, как задумывался когда-то.Он звучал своими фасадами, деревьями, мостами. И в моём усталом мозгу всё это создавало ощущение остановившегося времени. Я просто улыбался и понимал, что вот ещё одна страница жизни переворачивается.

И вот, завершив свой театральный сезон в Санкт-Петербурге, перед этим проведя благотворительный вечер в Москве, я вальяжно и неторопясь дошёл до московского вокзала в Северной столице, прошёл на чистый перрон и сел в блестящий вагон поезда Сапсан, который весь был забит журналистами, а также мелкими и крупными участниками завершившегося экономического форума, которые возвращались в столицу. Мужчины несли дорогие саквояжи, дам провожали, по их мнению, блистательные мужчины, в толпе попадались генералы, сверкающие медалями и орденами. И если бы обтекаемый, серебристый, футуристический Сапсан заменить на дышащий паром и дымом паровоз, а на мужчин на перроне нацепить котелки и шляпы, то возникло бы полное ощущение Санкт-Петербурга времён Серебряного века, т.е. на грани жутких потрясений и бед… Я сел в поезд, и поезд пошёл из Петербурга в Москву.

В отличие от тех самых времён Сапсан идёт из прежней столицы в нынешнюю недолго. Я ехал, смотрел в окно, где мелькали мало изменившиеся за сто лет пейзажи. У меня была бутылка шампанского и мно-о-о-го-много медленно текущих мыслей. Я понял, что днём я вижу эти пейзажи впервые, т.к. раньше я проделывал это путешествие ночами… Приятно путешествие из Петербурга в Москву, которое нынче длится не более четырёх часов.

Я прибыл в Москву около шести после полудня, взял такси (с тем же успехом я мог взять сто лет назад извозчика) и поехал в Камергерский переулок, где в 19.00 в МХТ имени Чехова должна была состояться премьера спектакли «Дом» по моей пьесе. По дороге я заехал в магазин, купил себе белую сорочку (рубашку), там же её и надел, и отправился в театр… В этот момент я ощущал себя абсолютно писателем другой эпохи.

Спектакль мне очень понравился. К тому же, всё от усталости я воспринимал, находясь в какой-то чудесной полудрёме. И аплодисменты, которые звучали, когда меня пригласили на сцену, тоже были адресованы будто не мне, а некой тени многих литераторов… Потом был банкет и чествование Игоря Золотовицкого, который исполнил в спектакле главную роль и которому за день до премьеры исполнилось пятьдесят лет. Весь этот банкет происходил в историческом портретном фойе Московского художественного театра, где со стен на нас благосклонно смотрели лица великих, а на самом деле для нас уже мифических актёров и актрис, которых никто из присутствующих на банкете на сцене не видел, но имена которых наполняют наши сердца благоговением и трепетом… Так случилось, что под взглядами этих портретов я выпил три рюмки водки с Станиславом Любшиным, любимым и белоснежно-седым.

И вот неделю уже я нахожусь на Юге Франции, где неизменный шум моря, треск цикад и кружева ароматов возвращают меня к жизни. Но возвращают к жизни не как в процессе грубого пробуждения зимним утром… но возвращают медленно, нежно, без острых и ранящих явных признаков нынешней безумной эпохи.
Здравствуйте!

Ваш Гришковец.

Когда ко мне обратились из фонда с просьбой принять участие в этой книге, а ещё сказали, какие достойные люди согласились дать свои произведения, я, конечно же, ответил согласием. Меня попросили написать что-то специально для этой книги или сказать что-нибудь о том, как я понимаю задачи и проблемы хосписов. Я долго над этим думал. Понимал, что не получается, делал паузу, опять возвращался. Так и не смог ничего специально написать, понимая, что нет слов, нет интонации, нет знания, чтобы говорить на такую сложную и страшную тему. А на презентации книги выступила В. В. Миллионщикова, которая, собственно, и является объединяющей силой этого фонда, уже много лет в этом направлении трудится и знает по этой теме всё. Она так просто, точно и внятно говорила, что из этой темы ушёл страх, а осталось благородство и жизнерадостность. Прекрасно говорил Эдуард Лимонов, который также принял участие в сборнике. Прекрасно говорила Татьяна Друбич. И теперь я знаю, что сказать, и понимаю, что эта книга – не последнее наше совместное дело.

В пятницу из-за плохой погоды сорвалась намеченная съёмка. Всё валилось из рук, ничего не получалось, да и предыдущие две недели были такие же. Кроме спектаклей, всё шло шиворот-навыворот и с большим трудом. И вот в пятницу сидели с Ириной Юткиной, пытались подвести промежуточные итоги и конкретизировать планы. Сидели оба усталые, за окном шёл мокрый снег, итоги получались неутешительные, а планы трудные. Мы ещё оба нервничали по поводу того, что происходит в ЖЖ, и Ира сказала замечательную фразу: «Знаешь, в такие дни есть ощущение, что я та самая лягушка, которая попала в молоко, решила не сдаваться и взбивала, взбивала это молоко в масло… А потом выяснилось, что молоко обезжиренное».

В таком настроении и в отвратительную погоду поехали мы в Манеж, где фонд, которым занимаются Чулпан Хаматова и Дина Корзун, проводил благотворительный концерт. И из-под мерзкого дождя, с холодного ветра, после таких унылых разговоров, я попал в прекрасную атмосферу. В гримёрных встретил много друзей и знакомых, у всех было хорошее настроение. Все отчётливо понимали, что принимают участие в бесспорном и прекрасном деле. В зале у людей были такие лица, что трудно было удержаться от слёз, от таких редких радостных слёз. А какие люди принимали участие в концерте! Всё было здорово организовано, и все всё делали с удовольствием. Я выступил практически в самом начале, и нужно было спешить в театр, спектакль даже пришлось задержать на десять минут. Потом спектакль, и снова радость… А после спектакля выяснилось, что у нашего администратора украли сумку, в которой были деньги, гонорары операторов, техников, участников спектакля. Но хорошей волны было уже не остановить. Мы с Ирой решили не вешать всю тяжесть утраты на администратора и разделить её поровну.

Пятница закончилась, утром мне нужно было лететь домой, впереди месяц без спектаклей, и только подготовка к премьере… Мы сидели с Ирой поздно вечером и ощущали, что наступило какое-то облегчение. И это облегчение возникло оттого, что после кражи денег стало ясно, что ничего плохого в ближайшее время не случится. Не знаю, почему, но это было ясно. И я сказал: «Знаешь, когда берут деньгами – это нормально», – а Ира добавила: «Да, по-божески!»