13 апреля 2009

Хочу рассказать про удивительный сон, который недавно приснился. До сих пор нахожусь под впечатлением… Я отлично понимаю, что нет ничего более скучного, чем выслушивать чьи-либо сны. Рассказы о снах утомительны для слушателя. Сколько раз я видел, как в компании какая-нибудь барышня или дама вдруг говорит: «Ой, мне такой сон приснился!» – и у всех тут же становятся кислые физиономии, и веселье нарушено. Так же бывает, когда кто-нибудь, подвыпив, неожиданно сообщает: «А я вам сейчас прочту свои новые стихи». И тоже веселье испорчено, потому что застольные поэты сочиняют только очень длинные стихи. Или кто-нибудь говорит: «Ну-ка, братцы, подайте мне гитару!» – и тут уже хочется куда-нибудь бежать, а случается так, что бежать некуда.

С тех пор как у меня появился ЖЖ, я неоднократно получал сообщения о том, что кому-то приснился. В таких случаях мне, конечно, интересно, что же я там, во сне, делал, не позволил ли себе чего-нибудь лишнего (улыбка). А то, может, такое творю и сам об этом не знаю! Мне, например, неоднократно снился Путин. Недавно – Медведев. Иногда снятся совсем неожиданные, известные люди. Вот, например, неделю назад приснился господин Пиотровский, директор Эрмитажа. С чего бы? Но я не об этом.

Несколько ночей назад мне приснилась Земфира. Мы сидели в большой студии, там было довольно много людей. Она взволнованно рассказывала мне о последних своих работах, сетовала на усталость и была такой хорошей, какой, наверное, если и бывает, то с очень близкими людьми. Мне об этом трудно судить, последний раз я с ней общался довольно давно. Но главное не это. Главное – она показала мне видео трёх своих новых песен. И я видел это видео и слышал эти песни. Видео помню смутно, оно было очень странное. Один ролик был чёрно-белый, и в нём были только какие-то интерьеры. А песни были прекрасные, гениальные. Я их слушал… И самое поразительное, что одну даже запомнил. Я помню припев, слова (слов не скажу) и мелодию. Даже помню звучание и аранжировку.

Меня этот факт поражает. Я слышал эту песню, слышал, как Земфира её поёт. Но этой песни не существует! И я её не смогу воспроизвести или напеть, в силу неспособности это сделать. И ещё отчётливо понимаю, что не я песню сочинил, потому что не могу, не умею, нет во мне таких возможностей. Но я её слышал и помню. Для меня, во всех моих ощущениях, песню написала и исполнила Земфира. Песня прекрасная! Я сознаю, что к ней не имею никакого отношения. Но только, кроме меня, её никто не слышал и не услышит. Как жаль, что нельзя пока к голове подсоединить некие провода и скачать мой сон. Вот такое странное чудо со мной приключилось.

Недавно услышал её новую песню «Расскажи мне про Австралию», сильно впечатлён. Для меня это лучшее из того, что она сделала за последние несколько лет. Очень точные слова и интонация. Грусть, одиночество, даже усталость, и в то же время прозрачная мелодия и подлинная красота. Это очередное её произведение, которое я ощущаю, как острое попадание в меня. Но у меня во сне песни были не хуже (улыбка).

Завтра днём полечу в Мюнхен, оттуда на машине поеду в сторону Швейцарии, в небольшой город Констанц, там проходит театральный фестиваль, где мы с неподражаемым переводчиком Штефаном Шмидтке исполним спектакль «ОдноврЕмЕнно». 18-го прилечу в Москву, чтобы в большом концерте группы «Брейн сторм» исполнить две наши совместные песни. Думаю, из Германии будет возможность появляться в ЖЖ, так что сильно прощаться не буду.

21 ноября 2008

Сегодня вечером и до воскресенья буду играть «ОдноврЕмЕнно». В Париже очень любят этот спектакль. В воскресенье гастроли закончатся, и впереди поездки в Вену, Цюрих и Берлин. Это будут короткие, но, я надеюсь, приятные встречи с читателями по той причине, что швейцарские издатели очень хорошо всё организовали, книга «Рубашка» на немецком языке получилась – любо-дорого посмотреть, а пресса и критика такая, какой в родных пенатах не было.

В Екатеринбурге во время последних гастролей у меня была пресс-конференция, и на ней много говорили о современной драматургии и о таком явлении, которое называется «новая драма». Я подробно об этом высказался. Это не было интервью на заданную тему, но тем не менее материал с конференции в виде интервью появился в интернете с весьма жёстким заголовком. Я знаю, что он вызвал большое волнение среди тех, кого касается. Я посмотрел этот материал и то, как он подан. Интервью вполне адекватно отражает то, что я говорил, и то, что я по этому поводу думаю. Другое дело, что заголовок жестковат. В связи с этим вспоминаю и пресс-конференцию в Киеве, которая имела совершенно неадекватные последствия, когда из-за одной идиотки от прессы мне было приписано весьма шовинистское высказывание. Наверняка многие помнят тот скандал. Меня тогда обвинили в том, что я лишаю украинский язык права на существование. При этом я тогда сказал буквально следующее… я это уже не раз говорил, но повторю: у развития современного, подчёркиваю, современного литературного украинского языка есть одна существенная и в то же время простая проблема. Она заключается в том, что украинский писатель, литератор, сценарист будет скорее писать по-русски, чтобы – а это естественное желание писателя – иметь как можно большую читательскую аудиторию. При этом я знаю, о чём говорю. Большое число людей, которые вполне могут писать на двух языках, работают сейчас в русскоязычной среде, в частности в Москве. Я так и сказал, не больше и не меньше. Я говорил об этом как о проблеме, и в моих словах содержалось скорее сочувствие. Но оказалось, что эта тема – больная мозоль, и произошла та самая истерика, и основная заслуга тут, конечно, принадлежит журналистской братии, которая только того и ждет…

Не могу забыть один печальный эпизод, который имел весьма нервные последствия и который, надо сказать, до сих пор не изжит. Я давал большое и объёмное интервью Борису Барабанову по поводу музыки, которую слушаю и люблю. Это был его материал, а он человек, глубоко знающий тему, чрезвычайно информированный и очень интересный собеседник, так что разговор получился настоящий. В частности, мы говорили и о современном состоянии нашего рок-н-ролла, и, разумеется, большую часть разговора заняла тема Земфиры: тогда только вышли «14 недель тишины». А за полгода до этого мы с Земфирой познакомились, она приходила на мои спектакли, и у нас был явный взаимный интерес. Тогда, говоря о Земфире, я несколько забылся и ушёл в сугубо теоретические дебри, говоря о том, что при всём практически непостижимом уровне дарования Земфиры всегда чувствую оплошности и даже отдельные ошибки в её текстах, которые, конечно же, не ослабляют моей любви к тому, что она делает, но всё время держат в напряжении и состоянии опасения, что такие ошибки могут стать более существенными. Я тогда же сказал, что в этом чувствуется недостаток образования, будь оно у Земфиры, таких ошибок не случилось бы. У нее слишком рано всё определилось, и, видимо, просто было некогда. Я говорил, что мне досадно слышать в без преувеличения гениальной песне «Знак бесконечность» строки, которые для меня не поэтичны и выбиваются из образного ряда. Я имел в виду слова «выберу мину, выстрелю в спину». К слову сказать, эта песня до сих пор является для меня знаковой (улыбка). То есть не без влияния этой песни я писал «Асфальт». Ещё мы говорили с Барабановым о том, что некоторые песни я ощущаю абсолютно необходимыми, и что они мне про меня сообщили больше, чем собственные высказывания. Я имел в виду «До свиданья, мой любимый город», «Хочешь»… да что толку перечислять, у Земфиры много шедевров. А ещё я тогда говорил, что практически ни с кем у меня не связано столько надежд, как с ней.
А через месяц, ночью, мне позвонила одна наша общая знакомая, страшно взволнованная: Земфира плачет, смертельно обижена, ей непонятно, за что такой удар прямо в сердце, а главное – от кого. Я даже не сразу понял, о чём речь, и мне объяснили, что я сказал в прессе какую-то страшную гадость. Но я ведь помнил своё интервью, я помнил, что подумал, как, наверное, будет приятно Земфире прочесть то, что я о ней сказал, потому что я, естественно, взвешивал каждое слово. И я представить себе не мог, что же там могло быть понято как вероломный удар в сердце.

Как выяснилось позже, Земфира статью даже не читала. Ей просто позвонили и сказали, что Гришковец написал про неё гадость. А потом показали журнал, где в качестве подзаголовка на обложку было вынесено приблизительно следующее «Гришковец считает Земфиру необразованной». Дальше она читать не стала.

Вот такой ужас. И я понимаю Земфиру. Если бы такое сказал какой-то журналист, а тут – коллега и друг… Уверен, текст на обложку выносил не Барабанов, это была лихая идея редакторов. Да какая разница! Страдал и переживал чувствительнейший, тончайший человек. Я тоже пребывал в состоянии полнейшей растерянности и отчаяния. Только спустя год с небольшим мы пожали друг другу руки и коротко обменялись дружественными словами, но с тех пор не виделись, и вряд ли когда-нибудь будут восстановлены доверие и теплота.

Теперь-то я в своих высказываниях, особенно о творчестве людей, к которым отношусь с симпатией, крайне осторожен. А если и высказываюсь жёстко, то стараюсь быть аргументированным и понятным. Но с пониманием в нашей среде сложно, а со слухами ещё сложнее.

23 сентября 2008

Как-то, довольно давно, я просил в общении ЗДЕСЬ не употреблять без необходимости, а лучше – совсем не употреблять слова «позитив» и «позитивно». Объясню, почему…
Меня многие спрашивают, почему я вместо «:)» пишу слово «улыбка». Это очень просто, я уже объяснял: так это слово и эта эмоция становятся заметны.Я отлично понимаю, что многим недостаточно одних букв и обычного синтаксиса для точности выражений, им хочется передать интонацию и даже мимику. Вот я и вижу бесконечные «))))», которые часто ничего не выражают, а ещё чаще представляют собой попытку извиниться за неспособность к точному высказыванию. Я не говорю, что такой способ выражения плох, просто он уже невыразителен.

Мне не нравятся интернет-сокращения и интернет-обороты. С ИМХО я ЗДЕСЬ уже почти не встречаюсь, это приятно, зато снова часто вылезает этот «позитив». Хоть оно, конечно, не сугубо интернетовское, это слово сегодня стремится к полной потере значения и смысла, как в своё время стремилось и достигло этой бессмысленности слово «гламур».

Я догадываюсь и даже не сомневаюсь, что когда меня благодарят за позитив, эта благодарность искренняя, но я уже не могу это слышать и читать. По той причине, что этим словом награждаются такие явления и такие факты сегодняшней жизни, с которыми я не то что не хочу быть на одном поле, не хочу даже ассоциироваться. Это слово само по себе висит над такими фальшивыми документами сегодняшнего культурного контекста, как фильм «Жара», и менее фальшивого, но в то же время сделанного исключительно ради «позитива» фильма «Питер FM». Я устал от этого слова. Мне неприятно слышать, когда кто-то говорит, побывав на концерте Земфиры: «Мы были на концерте! Такой заряд позитива!»

Какой позитив?! Всё её творчество проникнуто трагизмом, но при этом искренностью и жизнелюбием, подлинностью и чувствительностью человека без кожи! И если кому-то нравится её творчество, не стоит выражать свое отношение к этому творчеству одним только словом «позитив», нужно потрудиться найти другие слова. Земфира же трудится и находит то, на что отзывается столько людей…

Поверьте, и я тружусь. И мне неприятно слышать о моих спектаклях и книгах единственную оценку – «позитив», мне обидно это слышать. Хотя я понимаю, что меня искренне хотят похвалить. Но ведь есть много слов, которые точны, и у них нет шлейфа пошлости, бессмысленности и замусоленности сегодняшним днём.
Недавно давал интервью одному хорошему вдумчивому журналисту который задал интересный вопрос. Точнее, сформулировал, что есть некое поколение, некая плеяда художников, которое он определяет как поколение «Амели». В сего списке оказалось довольно много разнонаправленных людей: и Шнур, и Олег Нестеров, и Земфира, и Эрланд Лу и ваш покорный слуга, и ещё имена. Я несколько удивился и спросил, по какому принципу он собрал нас в одно поколение и даже плеяду. Он сказал, что, по его мнению, мы те люди, которые своим образом жизни и творчеством отстаивают некую норму жизни и свой личный способ существования. Я поразмыслил над этим и согласился, согласился с тем, что самое поразительное в Земфире – это трагическое понимание, что нормальная жизнь для неё невозможна, и в этом, разумеется, есть утверждение нормы. И в том, как живёт и что делает Шнур, есть полная противоположность норме жизни, но именно в этом заложено её утверждение. Про себя не буду даже говорить.

Вопрос журналиста заключался в том, каково, на мой взгляд, состояние дел на этом фронте, фронте отстаивания нормы и сокровенного способа существования. Я тогда ответил, что никакого фронта нет, мы все не одна команда и не можем составить некий фронт. Мы существуем отдельно друг от друга, но можно сказать с уверенностью, что о нас невозможно вытереть ноги. И при этом большинство не ощущают себя на войне, мы просто живём и трудимся, как можем. Правда, иногда кто-то с удивлением обнаруживает, что сходил в атаку. Но в целом, как выясняется, мы с тяжёлыми боями отступаем, как бы грустно это ни звучало.

Мне приятно читать, что территорию моего ЖЖ оценивают как особенную в интернет-пространстве. Для меня это предмет гордости и результат серьёзного труда, чаще приятного. Но так же часто мне приходится преодолевать раздражение, усталость и такие простые мысли, как: «Да на фиг мне это надо!» Чем чаще я читаю слово «позитив», тем чаще мне эта мысль приходит в голову. Потому что если бы не ЖЖ, то я бы не услышал большинства откликов, что, конечно, печально. Но в то же время я не услышал бы этого усреднённого, лишённого индивидуальности, эмоциональности, да и смысла слова «позитив». Моя большая просьба: давайте обойдёмся ЗДЕСЬ без него, в противном случае я буду ощущать наше отступление гораздо сильнее. Если мне пишут, что моя территория особенная, значит, в целом на просторах интернета тоже наблюдается отступление перед злобой, пошлостью, а главное, бессмыслицей.
Надеюсь, я все внятно объяснил (улыбка).