13 февраля. Про бумагу.

Здравствуйте!
Завтра лечу в Москву. Начинаются рабочие будни… Позавчера сыграл спектакль в Калининграде. На нём были родители, друзья, был губернатор, был мэр… Были учителя, которые учат детей. Были те люди, с которыми я не знаком, но которые ощущают меня соседом, а я ощущаю соседями их. Во многом спектакль был таким домашним, а значит, гораздо более волнующим и волнительным. Играть спектакли в тех залах, где я ни с кем лично не знаком из публики намного проще, а с точки зрения происходящего события, намного правильнее.
Идеально, когда читатель лично не знаком с писателем, а зрители с исполнителем. Никакие личные человеческие качества художника, автора, артиста, личные отношения, человеческие подробности и особенности характера не должны вмешиваться в процесс восприятия… Но они постоянно вмешиваются. Даже в момент подписания автографа уже возникают микроскопические, но отношения, которые неизбежно упрощают и обедняют впечатление от книги, спектакля, кино.

До конца июня буду играть «Прощание с бумагой» в разных городах. Напрощаюсь с бумагой до бессонницы. Но именно этот спектакль сейчас понимаю, как самый своевременный и остро сегодняшний. И только его хочу исполнять. А с этим спектаклем, в процессе его производства, произошла интересная, довольно курьёзная история. Удивительным образом был найден спонсор этого спектакля.
Вообще «спонсоры» для меня слово таинственное и мифическое, как драконы или кентавры. За многие годы работы у меня, у нас, у коллектива с которым работаю, их не было. Когда я слышал о спонсорах или о том, что к кому-то они стоят в очередь, меня удивляло, каким образом они находятся, откуда они берутся, и кто они вообще такие. То есть, то, что многие состоятельные и даже очень состоятельные люди интересуются, а некоторые любят то, что я делаю, совершенно не означало и не означает, что они хотят чем-то помочь. А проще говоря, дать денег. Не мне! А на производственно-технические нужды…
Надо же понимать, что я не принадлежу никакому театру, не вхожу в коллектив или в структуру. Я не могу рассчитывать, что мой спектакль и декорации к нему, их изготовление будет выполнено в цехах какого-то государственного театра, что эти декорации там будут храниться, что получающие зарплату в этом театре люди будут эти декорации устанавливать и разбирать, ремонтировать и беречь. Что мои костюмы будут стирать и гладить люди, получающие за это… некий оклад. Я не могу рассчитывать на большое количество репетиционных дней на сцене какого-то театра, в котором мои репетиции внесены в рабочий график. О чём-то можно договориться по дружбе и подешевле. Например, о репетициях перед выпуском спектакля. Но это всегда очень скромные возможности.
То есть, я готовлю и репетирую весь спектакль в голове. Продумываю и разучиваю все переходы, все мизансцены, всю композицию просто у себя в голове, а потом за три-четыре дня до премьеры выставляются на сцену декорации, включается свет, и за эти три дня мне нужно перенести спектакль из головы на сцену. При этом, у меня нет никакого права всё это дело отменить, потому что билеты на премьеру проданы.
Люди, которые покупают билеты на премьеру моего спектакля за месяц, даже не знают, что спектакля вообще пока не существует… Даже в виде написанного текста. Есть только его образ в голове и масса накопленного к нему материала. И декорации тоже в тот момент, когда люди покупают билеты, ещё не сделаны. Их изготовление, монтаж, транспортировка, хранение, ремонт – всё это стоит денег. А это совсем не копейки. Ой, не копейки. И хочется иметь спонсоров, даже исходя из того, что хочется знать, что кому-то нравится то, что ты делаешь настолько, что он хочет помочь. Однако, дальше очень предварительных разговоров дело не заходит… А обращаемся-то мы к тем, для кого бюджет наших декораций и премьеры – это даже не копейки, а гроши.

И вот, удивительное случилось — люди совершенно не качающие нефть, и не плавящие металл, и не продающие сигареты, вдруг отреагировали на само название спектакля «Прощание с бумагой». Отреагировали люди, которым жалко бумагу. И хоть в спектакле говориться не о бережном отношении к бумаге, а сильно о другом, тем не менее совпадение произошло…

А я очень ценю бумагу. У меня абсолютно плюшкинское отношение к бумаге. Такое отношение у меня выработалось тогда, когда у меня не было денег на бумагу. В 1998-99 годах мне не на что было купить бумагу для работы. А она была необходима, нужно было делать заметки, кое-что записывать, разрабатывать. Тогда я держал в голове спектакль «Как я съел собаку», а потом в 1999 придумывал «ОдноврЕмЕнно». А бумаги не было. Не было денег. Мы тогда только приехали в Калининград. И среди вещей, которые приехали из Кемерово контейнером, в одной из коробок с книгами нашлась небольшая стопка бумаги с логотипом Чемпионата Европы и мира по хоккею 1973 года. Вот на ней-то я и нарисовал первый эскиз той самой скромной сценографии спектакля и черновик самого монолога.

Каким образом эта бумага сохранилась, я не мог понять. В 1973 году мне было 6 лет. Мы тогда жили в Ленинграде, где отец учился в аспирантуре. Вот он-то и рассказал мне потом, что тогда и там, по случаю, раздобыл целую пачку этой бумаги. Бумага была для того времени очень хорошая, на ней приятно было писать. Хотя, использовать её можно было только для черновиков… Чемпионат закончился, бумага осталась. Отец сказал, что бережно использовал ту бумагу, и часть её завалялась, забылась, сохранилась. Но выбросить её никто бы не посмел. Потом она из Ленинграда приехала в Кемерово. Там пролежала почти 20 лет. И вот пригодилась.
Эта бумага довольно скользкая и, по сравнению с той, которой мы пользуемся сейчас, плохая и слишком тонкая. Но по тем временам это была шикарная бумага…
Первый вариант полной рукописи «Как я съел собаку» я писал на использованной с одной стороны бумаге, которую мне любезно отдали друзья, у которых испорченных договоров и разной отчётности накапливалось в их фирме за неделю на несколько повестей и, как минимум, на один роман. «Записки русского путешественника» и «Зиму» я тоже писал на испорченной рабочей бумаге. И только в 2000 году, после премии «Антибукер» я смог пойти в магазин и купить себе пачку не самой дешёвой, но далеко не самой дорогой бумаги, которая была там представлена. Я до сих пор покупаю довольно среднюю по цене бумагу.
С тех пор я крайне бережно отношусь к каждому листку. Очень редко комкаю и выбрасываю испорченные рукописные листы. За время написания романа «Асфальт» испортил не более полутора десятков. Выбрасываю лист только тогда, когда с самого начала в первых строках новой страницы далаю слишком много ошибок или вношу много правок.
И каждый раз при этом прошу прощения у испорченного листа.

Я не могу видеть, как в каких-то конторах, как в банках, в кассах листы бумаги погибают пачками… Как лист идёт в корзину с двумя-тремя строчками хвостика испорченного договора. Мне страшно смотреть на таящие пачки великолепной бумаги, о какой мы могли только мечтать, а точнее, мечтать не могли, потому что такой прекрасной бумаги попросту не было.
Я всегда ощущаю испорченный, погубленный, брошенный лист бумаги, как какую-то несложившуюся, несчастную судьбу. Мне чудится испорченный лист, на котором поставили закорючку или же неправильно заправили в принтер и помяли, как несостоявшегося, несчастного, потерянного человека. Как так случается, что на одном листе бумаги из одной и той же пачки напечатан и подписан судьбоносный договор, на каком-то написано завещание, на другом стихотворение, а какой-то сразу был испорчен и выброшен… Не могу отделаться от такого восприятия бумаги и не могу относиться к ней, как просто к материалу. Лист бумаги неповторим. Испорченный лист бумаги можно заменить только другим… Только другим листом бумаги. А он другой.

И вот, когда мы работали над спектаклем «Прощание с бумагой» и весьма остро нуждались в финансовой поддержке премьеры… Неожиданно возникло предложение о сотрудничестве, которое прилетело из Екатеринбурга.
Это были люди, которые трудятся в совершенно не художественной сфере, но которые много делают в направлении почтительного отношения к бумаге. Они развивают и всячески пропагандируют небумажную документацию и документооборот. Я в этом мало что понимаю, но ясно одно, что тем самым они точно спасают большое количество бумаги от бездарного и скучного использования.
Не знаю, какие у этих людей взаимоотношения с чистым, белоснежным листом хорошей бумаги. Не знаю, писали ли они когда-нибудь стихи, рисовали ли, пишут ли они письма от руки… не знаю. Но они точно делают хорошее дело. И вот совсем не нефтегазовый гигант, не банк, не лирически-настроенный олигарх, а компания СКБ Контур из Екатеринбурга, которая занимается весьма сложным и далеко не всем понятным делом, сочла нужным помочь спектаклю под названием «Прощание с бумагой». Благородно, явно взвешенно, осмысленно, тем и ценно.

Ну и напоследок… Какое-то время переписываюсь с молодой женщиной, которая написала мне из колонии. Она осуждена за экономическое преступление. Она написала мне письмо, которое я получил в электронном виде. Из письма я узнал, что она смотрела мои спектакли, читала книги, побывала на автограф сессии в книжном магазине. А потом её жизнь, и жизнь её мужа резко поменялась… Она написала в поисках поддержки и каких-то ориентиров. Я ответил. Следующее письмо от неё пришло очень нескоро, так как технология передачи письма в колонию и обратно непростая. Интернета там у заключённых, разумеется, нет. Письмо пишется там от руки, передаётся кому-то во внешний мир, потом оно набирается на компьютере и попадает ко мне по электронной почте. Схема попадания моего письма туда зеркальная.
А вот на днях мне прислали отсканированное её письмо из колонии. Я увидел почерк и листок бумаги. Жаль, что я не мог подержать само письмо в руках. Очень хотелось. Потому что у этого листа была особая история. Сложная, авантюрная и драматичная…
Как и у людей, у листов бумаги судьбы разные. У какого-то листа научная, как у учёного, у какого-то юридическая, у какого-то бизнес-история, у какого-то поэтическая или же прозаическая, а у какого-то безвестная и безрезультатная. Жалко такие листы. Даже авантюрная история листка бумаги с письмом из мест заключения интереснее и ярче, чем история листочка, брошенного в корзину.

Да, на днях помогал сыну готовиться к внеклассному заданию. Им дали творческое задание нарисовать карту несуществующего места. Они изучали географические карты, вот им и дали такое задание. Нужно было это место придумать и дать название всем его деталям.
Саша придумал остров Вегру. Это значит – весёлый и грустный сразу. Он объяснил мне, чего он хочет, я вспомнил стилистику авторского изображения острова Сокровищ Стивенсона, и под Сашиным чётким руководством воплотил его фантазию. Все названия придумал он. Единственное, он забыл дать мне задание, чтобы я подписал название пещеры Призраков. Эту надпись сделал он. Я считаю, что она самая красивая на карте. Во всяком случае, она честно исполнена его рукой. И он сам считает, что он написал красиво.
Этому листу бумаги повезло. Его Саша точно сохранит. И у этого листа романтическая и даже фантастическая судьба. На нём воплотились чудесные детские мальчишеские фантазии.

Ваш Гришковец.